|
(by Karma) The riddle stays veiled in sweet pandemonium У нее была одна ночная привычка: уехать как можно дальше от дома и долго, долго бродить по пустынным переулкам и дворам, постепенно приближаясь к какой-нибудь особенно оживленной улице, где ни днем, ни ночью не прекращалась жизнь сотен мужчин и женщин всех возрастов, населявших город. Разношерстные представители человеческой расы отчаянно развлекались, выпячивая напоказ свое умение пить и истошно смеяться. Она шла сквозь эту толпу, не чувствуя ни раздражения, ни отвращения. Ей было все равно. Она вглядывалась в чужие, похожие друг на друга лица незнакомых людей, но никогда не спешила отводить глаза. Однажды, вот так же меряя шагами выложенный бетонной плиткой тротуар, она нечаянно влюбилась в моросящий дождь, а потом до одури целовалась с ледяным, по-осеннему нежным ветром, который вырвался на свободу в самый разгар июльского пекла. Она успела перезнакомиться со всеми звездами и выслушать миллион историй о том мире, в котором была официально прописана. Она куталась в легкую, невесомую пелену собственных фантазий, оставаясь наедине с собой в толпе безликих дон жуанов и уличных принцесс. Но разве она была одинока? Ведь у нее есть брат и замечательная, смешливая Анюта, его жена. Чтобы она могла учиться в этом городе, Вася пустил ее под свою уютную крышу, отдал в ее непосредственное распоряжение целую комнату. Еще были друзья, почти настоящие. И тоже, как уж повелось у нее, замечательные. Они не считали ее странной, хоть ей этого иногда и хотелось. Странность прочно осела в моде и в головах слепо бредущих за нею инфантов. В каждом было что-то неординарное, естественное или напускное. Она на их фоне выглядела абсолютно нормальной, может, гипернормальной. Потому что была собой. И ее роман с ветром вряд ли кого-то удивил бы... Но эти прогулки не были бесцельным скитанием скучающей от летнего безделья девушки, которую для общего удобства звали Пчелкой. Цель эта была давно сформулирована и даже немного осмыслена. Она искала. Просто искала. Для той, что носит в сумке, болтающейся у самых ног, фотографии дождя, целью жизни не могла стать витая карьерная лестница или удачное замужество. И все же выбор у нее не был большим. Ей кто-то шепнул однажды, что она должна искать. Причем загадочный кто-то не потрудился хоть немного поведать ей о том, что ей предстоит искать. А впрочем, ей это и не было нужно. Тайный ее советник знал, что началось это все гораздо раньше. Где бы ей ни приходилось оказаться, в любой толпе она искала. Да, его, конечно его, кого же еще? И уже тогда она, сама того не зная, из сотен тысяч лиц искала всего одно. В этом невидимом за прозрачным воздухом лице была вся ее жизнь. Иногда где-то совсем рядом она видела его глаза, или улыбку, или слышала его голос. Оглядывалась - и снова, и снова натыкалась на стену из чужих людей, родившихся только для того, чтобы однажды умереть. Это все равно, что утонуть в пустоте - ведь там не было его. И почему-то, хотя она точна знала, что не увидит его в этот день, все равно поправляла волосы, глядясь в витрину магазина, и закусывала губу - она боялась ему не понравится. Она не знала его имени, но запоминала его запахи, она никогда не проводила рукой по его волосам. Она выучила наизусть все свои сны, но все равно ничего не узнала о нем. Но он был ей нужен. Зачем? Вместе они бы обязательно решили, зачем. Но для начала было бы не плохо найти его... и узнать…
Я, пребывая в состоянии свойственной мне глубочайшей задумчивости уже как минимум полчаса, мерила заплетающимися ногами периметр ковра, который все никак не могла выбросить к чертовым внучатым племянникам. Во-первых, нечего мой экологически чистый паркет всякой синтетикой устилать, а во-вторых... Да не нравится мне этот половик и все! Чего там еще объяснять! Но брат Тимофей не велит на правах почти полноправного владения жилплощадью, где и для меня нашелся уголок. Да и женушка его новоиспеченная, стерва Мария-Машутка, свои три копейки нет-нет да и вставит. А я, запрятав тихую обиду на антресоли, умыла руки с мылом от этого напольного сокровища. Но, расхаживая по своей норе, я в свои сегодняшние планы не вносила изничтожение злосчастного темно-серого прямоугольника, доставшегося в наследство от горячо любимой бабушки. А вот чем я действительно занималась, так это решением наиглавнейшей, если хотите знать, дилеммы на данном этапе моего жизненного процесса: что должно быть в начале. Заодно я бы с удовольствием приобрела дефицитные ответы на вопросы о том, что было после начала и уже непосредственно в самом конце. И все-таки самым дорогим лотом на сегодняшнем аукционе идей в мою честь было именно начало. Даже не само начало, а... В общем, мне нужен был ОН. И не какой-нибудь там расплывчатый пространный он, а ОН, достойный стать моим героем. То есть героем в моей (боюсь произносить в слух это священное словцо) книге, существование которой станет возможным, только если в моих звездных картах все сложится достаточно благополучно для меня, и я не обленюсь окончательно под продолжительным действием солнечных лучей, перешедших на летний режим активности, и Тимофеевых вызовов на очередные посиделки с их общими с Машуткой друзьями в другой половине квартиры, где я обычно объявлялась только за очень крайней надобностью. До этой знаменательной ночи все, можно сказать, шло вполне приемлемо и сопоставимо с мои понятием о том, что же все-таки такое это "хорошо". Но мне просто позарез нужно было все испортить и ввернуть какую-нибудь запутанную романтическую историю с невыясненным финалом. А для истории подобного рода одной главной героини, как водится, не достаточно. Герой, понимаете ли, нужен. Существо мужского пола. Ничего нет проще, особенно если автору доподлинно известно, каким должен быть идеальный спутник жизни его героини. А если автор и героиня - одно лицо? Ну, или почти одно (моя Пчелка - не знаю, насколько счастливая, но все-таки обладательница ржавой шевелюры, а я, в связи с собственными представлениями о том, какой мне следовало появиться на свет, заделалась под жгучую брюнетку)? А если автор и сама ни черта не кумекает в этой инопланетной половине человечества? Что такое "красивый"? Когда это мужчины были красивыми? А ведь надо, надо! Пчелку мою подводить нельзя, она ж не виновата, что я такая бестолковая! У экрана своей крайне удобной печатной машинки-тире-компьютера я просидела не долго. Бегом по комнате занялась для лучшей мозговой активности. Почти что с препятствиями: сложенные стопками книги, не умещающиеся в единственном книжном шкафу, грозили мне как минимум синяком где-нибудь в районе ног, рук и прочего туловища одновременно. Но моя беготня по личной норке с совершенно очевидным риском для жизни не принесла никаких видимых результатов (по счастью, и синяков тоже), кроме как разрастающегося отчаяния по поводу своей полной несостоятельности, как более или менее приличного автора современной прозы. С другого конца света, то есть квартиры, раздался пронзительный телефонный звонок. Я было по привычке собралась предоставить право на треп по проводам кому-нибудь из моих сожителей, но когда трезвон несносного аппарата сыграл похоронный марш на моих нервах, вспомнила, что Тема, сопровождаемый своей благоверной, отправился с ночевкой к Машуткиным родичам и потому поднять трубку и отчитать любителя разговоров после одиннадцати они все равно не удосужатся. И, ввиду небывалой настойчивости звонящего, мне все же пришлось отправиться в дальний путь к телефону. -Да? -Здравствуйте, вы, наверное, Аля? Шуршащий, ломкий шелк, тафта... только для нарядной одежды. Кружева... голос, проникает под кожу, наливает веки свинцом, медленно растекается по венам, смешивается с кровью, звучит в голове, в висках, отдается звоном по всему телу. Его хочется слышать, кутаться в него, как в дорогую парчу, бархат, шитье, что угодно... Я уселась на пол рядом с телефоном. Голос из магазина элитных тканей... -Ну, допустим. -Я знакомый вашего брата, мне нужен Тема, он говорил, я могу звонить в любое время, поэтому... -Очень жаль, товарищ как-вас-там-по-батюшке, но Тема отчалил до завтра. Поэтому подойти к телефону не может. -А Маша? - голос на другом конце провода очень умело изобразил отчаяние. -И Маша. Мне стало его немного жаль. А что, если это действительно что-то срочное? Темич - тот еще жук, бросит человека в беде и не почешется. -Может, я вам могу помочь? Что-нибудь важное? -Не настолько, чтобы не потерпеть до завтра. Извините за беспокойство, спокойной ночи, Аля. -Да, и вам. Спокойной. Он положил трубку, а я осталась сидеть и слушать гудки. После моей комнатной тишины и мучительных раздумий о том, как мне впихнуть этого Пчелкиного героя в книгу, его голос показался мне каким-то ирреальным. Описывать словами голос - все равно что пытаться сыграть Вивальди на африканских барабанах. Но на этот раз сослаться на свою впечатлительность и побыстрее выбросить это все из головы в мусорную корзину памяти мне не хотелось. Это было именно тем, с чего должен был начаться он, мой все еще безымянный персонаж. Да, я украду его голос и сделаю его своим началом.
Я работаю в редакции литературного журнала. Но к пресловутой четвертой власти имею весьма посредственное отношение: я даже не журналист, а какой-то там завалящий младший ассистент в отделе малой прозы (да, и такие бывают), а если обратиться к фактам - то девушка на побегушках у каждого, кому мне не повезет попасться под руку и дырявую голову. Это Пчелка моя - студентка-бездельница, а я - заочница. Да еще и младший ассистент. И вставать в 6:30 каждое утро, кроме воскресенья. И занятия каждый день, кроме среды, ну, и выходных, конечно. Не жизнь, а рай на земле. Но чтобы не потянуло отыскать в закромах у брата какую-нибудь тощенькую бечевку и кусок хозяйственного мыла, я как-то попробовала писать. Ну, не то чтобы так тянуло, просто появились идеи какие-то. Да и компьютер пора было осваивать. Первые несколько творений моего завалящего гения комом, как водится, не вышли, но и шедеврами не стали. А месяца два назад в моей временно пустующей голове зашевелился образ той самой Пчелки. А когда я попыталась записать пару идей, поняла, что когда-то такое уже было. Дневников я отродясь не вела, но в полке легко откопалась тетрадь с записанными в разное время мыслями, впечатлениями, какими-то фрагментами, навевавшими воспоминания, самые разные по шкале приятности, куда лучше точных отчетов с места событий. Так вот, среди этих фрагментов я нашла именно те, что точно описывали мои новые, совсем свежие, с пылу с жару идеи. Я поняла, что невольно вернулась к своему недавнему прошлому, к чему-то незаконченному. То, что я писала о Пчелке, я писала с постоянной оглядкой на себя. Я писала почти себя, добавляя немного книжного надрыва в некоторые слова, как острые специи к основному блюду. Я тоже искала, по большей части бессознательно, но все-таки не ждала, а именно искала. Только вот на экране компьютера должна была появиться история с финалом, законченная история, а я не знала, чем и когда закончится мой собственный томик в обложке из моего собственного, никому не известного "внутри". Неизвестного до конца даже мне, чего уж ждать от других. Конечно, я очень хорошо понимала, что с голосом мне сказочно повезло: не позвони этот человек тогда, кто знает, чего бы я там навыдумывала, какую пошлую гадость не изобрела бы моя бессонница на пару с больным воображением. Пока все чинно стояло на своих законных местах, имитируя порядок в моих жизненно-литературных потугах. Но голос не может существовать сам по себе. Мне нужно было еще что-то. Или кто-то. И, кажется, я даже знала, кто.
-Темич, слушай, тебе вчера какой-то чувак звонил... Этот гибрид человека и брата пытался ввернуть свое им же изобретенное для удовлетворения собственного самолюбия остроумие на каждом шагу и даже чаще. -И передавал пламенные приветы и миллион поцелуев! -Нет, сказал, что ты - козел и чтобы лучше ему на глаза не попадался. Братик заметно сник и жалобно уставил на меня умоляющие глазенки. -Что, вот так и сказал, что козел? -Ну, допустим, козел - это уже моя интерпретация. Вообще-то он сказал, что у него дело какое-то важное. И что ты ему, мол, дал добро на звонки среди ночи и отрывание твоей единокровной сестры от ее важных дел. -Так значит? А он, часом, не представился? Как этого ночного товарища зовут-то? -Не знаю, он не сказал, а я не стала пытать, - я только сейчас поняла, что, конечно, жутко сглупила, не выяснив у него ни имени, ни каких-то других опознавательных данных. Поди теперь догадайся, кто это был! -Но вроде дело действительно срочное, так что, я думаю, он должен перезвонить... -У, ну вот нельзя на тебя положится, сестра Алевтина, и все. И не спорь со старшим братом. Тебя элементарным вещам учить надо! Какой у него хоть голос был? Не удивлюсь, если не запомнила. Про себя я презрительно хмыкнула, а потом еще и немного покраснела, но это тоже было только воображаемый румянец, так что Темич, ясен пень, ни о чем не догадался. -Можешь начинать удивляться. Голос запомнила. Низкий такой голосок, говорит быстро, не очень четко, но... По моему описанию ничего привлекательного не вытанцовывалось. Хорошо еще, что хоть не картавил и не заикался. Не пересказывать же мне Теме все то, что я тогда думала, слушая его кружевные слова. Да и днем на кухне за чашкой чаю с мелиссой и лимоном этот разговор о волшебстве и магии не мог иметь никакой должной причины на появление. Поэтому я и замолчала, чтобы ненароком не проговориться. -Не знаю даже, - Темич задумался, забыв про свой чай, любовно приготовленный Машуткой, -может, Костик, или Валя... -Что-что, а мужчину от женщины я и по голосу могу отличить! Какая еще Валя?! -Не какая, а какой. Валентин он. Только он же уезжал куда-то... Не то в Италию, не то... Да что я мучаюсь! - возмутился Тема. -Сейчас позвоню и все узнаю! Но всенепременно услышать этот голос снова нужно было все-таки мне, а не ему, поэтому я решила рискнуть. -Тем, я могу с ним поговорить и тогда узнаю, он это был или нет. -Да я сам у него могу все спросить! Что тут возразишь? -А если это не он? Поставишь себя в дурацкое положение, и заодно в эту самую позу! Нет уж! Давай, я сама ему позвоню, а потом, если это действительно был он, просто передам тебе трубку. Тема пожал плечами. -Что-то ты так рвешься мне помочь? Даже странно как-то. -Обижаешь, Темич! Я ж от всех своих органов разом, а ты... Эх, не дождешься от тебя благодарности, - я утерла краем майки несуществующую слезу и чуть ли не бегом бросилась в прихожую к телефону. -Какой номер? Тема продиктовал мне семь циферок, нависая надо мной из-за спины ака ящер какой-нибудь недорезанный. Хорошо хоть руки не дрожали, когда набирала номер. Неужели мне и правда так не хватает этого шелка?! Я же говорила с ним от силы минут пять... -Да? Как же мне хотелось, чтобы Тема немедленно куда-нибудь исчез! Но он вместо того, чтобы угадать мое такое естественное желание остаться с голосом наедине, бесцеремонно пытался выхватить у меня трубку. Мой голос зовут Валентином... -Это Валентин? Здравствуйте, я сестра Темы, Аля, вы вчера звонили моему брату, вы сказали, что это что-то срочное, и Тема решил... -Постойте, Аля, вы, кажется, ошиблись, я не звонил вам вчера. Как же так? Ведь я слышу этот голос уже второй раз и уже со знанием дела прислушиваюсь к пульсу в висках. Так что значит не звонил? -Но ведь это я с вами говорила прошлой ночью! Ваш голос... Может, вы не помните? Ну да, естественно, он совсем забыл, что за важное дело было у него вчера. -Нет, вы не понимаете, я вчера вообще никому не звонил. Меня не было в городе, да, собственно, и в стране. И прилетел из Италии только утром, я еще даже вещи не успел разобрать... Дальше я слушать не стала, уступив наконец Теминым настойчивым попыткам вырвать у меня из рук трубку с его голосом. Его? Но ведь он не звонил! Я была уверена еще вчера, что повторить этот голос не возможно, что он, если хотите, уникален, как и любой другой человеческий голос. И вчера я говорила с ним. Или с его голосом? Но кто держал трубку в руках? Кто открывал рот? Кто сбивчиво дышал мне на ухо через километры проводов? Если не он, то кто? Привидение? Вот незадача: я не верю в них! Я отчалила к себе в комнату, вознося хвалу небесам и преисподней за то, что сегодня все-таки воскресенье и можно остаться дома. Чтобы думать? Нет, не угадали, чтобы думать. Через минут пятнадцать Тема, подозрительно радостный и довольный, что самое странное, не только собой, нарушил государственную границу моих владений. -Аленька, ты даже не представляешь, как я тебе благодарен! -За что интересно? За Валентина твоего? -Да, да, конечно, за него, родного!!! Я сто лет его не видел, он уехал еще до того, как мы с Машуткой поженились, до того, как ты сюда переехала. В Италии он... -Ну, допустим, переехала я к тебе полтора года назад, сто лет бы я с вашей семейкой точно не выдержала. Друг? -Да, друг, - Тема изо всех душевных сил пытался на меня разобидеться, но не получалось: видимо, этот Валя и впрямь золото. Оно и понятно - с таким-то голосом, хотя Темич в этом случае не ценитель. Но, что странно, мой интерес к этому итальянскому приятелю переварил сам себя, самоликвидировался. Он - это не тот, который так мне помог вчера и мог бы помочь еще. Просто предоставив мне свою персону для детального сканирования и конспектирования. А этот, хоть и похож звуковоспроизведением, все равно был другим человеком. Может быть, даже замечательным, добрым и славным таким человечком. Но он опоздал. Ладно, теперь не важно. Важно станет ночью, под опрокинутой чернильницей неба ко мне снова вернется возможность соображать нетрезво и неразумно. Только бы дотянуть до этой ночи. И не сойти с ума.
Пчелка одновременно и знала, и не знала, зачем ей сдался этот он. Да, конечно, кое что можно было бы решить и вместе. Но "вместе" все никак не хотело наступать и хоть приблизительно ограничить себя временным пространством. Поэтому приходилось вертеться и самой. Например, в Пчелкиных мыслях для любви в ее пошловато-глупом понятии места совершенно не хватало. Нет, она, конечно, могла себе навоображать и длиннющие, и очень пространные признания в вечном чувстве, и любование друг другом, и ракушки на ладонях. Но это было так просто, черновик, карманная книжка исключительно для метро. А ей так хотелось какой-нибудь роман, повесть, ну, на худой конец сгодился бы и рассказ, но только на глянцевой бумаге и суперобложкой. Он... Он был идеалом. У него даже недостатки были идеальными, она напортила в его характере и привычках именно то, что ей хотелось видеть испорченным. С ним можно было проводить дни напролет, не замечая течения времени, не скучая ни одной секунды. Им можно было любоваться, но только очень осторожно, исподтишка, что бы он как-нибудь случайно не заметил. Не видя его один день, можно было научиться нехитрому искусству лазанья по стенам, дико соскучиться, но даже не подумать оторвать его от какого-нибудь важного дела. И не каждая, нет, совсем не каждая встреча должна непременно закончится постелью. Его можно было смело знакомить с ее старыми приятелями, дождем и ветром, не боясь оскорбить этих ребят общением с недостойной их общества персоной. О, он был достойнейшим из всех, раз она выбрала его. Нет, нашла. Но пока все же так: если бы нашла.
Итак, я снова осталась одна. Пожалуй, не в таком глобальном смысле, как героини всякого рода лирических мелодрам на тему повального одиночества молодых и красивых с вариациями, а так, в бытовых масштабах, на уровне Теминой норки. Мой общительный брат просто не был бы самим собой, если бы позволил себе упустить потрясающую возможность посплетничать обо всем на свете со своим новоявленным дружищей и бывшим одноклассником в одном лице. А уж не похвастаться своей вполне себе модельного вида Машуткой перед новым человеком, необдуманно замаячившим в пределах его, Теминой, досягаемости было бы уж совсем как-то странно. Тем более, что сам зазывал, мол, приходите, родные мои, на итальянские алкогольные напитки. Тема и меня пытался поволочь за собой под видом, что и сестра его удостоилась милости попасть на аудиенцию к свет-Валентину. Но я увернулась от этой сомнительной чести. Во-первых, воскресений на неделе - раз-два и обчелся, поэтому каждое, что попадается под руку, я стараюсь провести именно так, как они, воскресенья, и должны проводиться по моему представлению. То есть так, как хочу. А к Вале меня совсем не тянуло. Потому что было еще и во-вторых - мне не хотелось с ним встречаться, не хотелось его видеть и одновременно слышать его голос, так напоминавший мне о таинственном и незнакомом, о моей случайной музе. Или не случайной. Тема что-то побурчал о том, что невежливо как-то получается, но, получив мои инструкции по оправданию себя в глазах общественности, а именно, как правильно развешивать лапшу о непреодолимой головной боли, мучающей меня именно в воскресные вечера, он все-таки немного успокоился. А потом ушел. А я осталась. Но переваривать накопившиеся мысли и их производные нужно было, потягивая что-нибудь крепкое. Или кофе, или коньяк, или кофе с коньяком. Достав из Темкиных закромов бутылочку французского алкоголя, я наварила себе кофе, смешала коктейльчик и отправилась назад к себе. Коньяк обжег все внутри, но в голову не ударил: мало. А больше и не надо. Сегодня я не ставила себе целью упиться до чертиков, а просто сделать чистый кофеин немного ароматнее. И провести в компании с собой пару очень быстро забываемых, но довольно приятных часиков. А когда я, наконец, услышала дождь за заметно потемневшим окном, я быстро оделась и ушла гулять. Какая-то нехорошая тоска тихо-тихо, на цыпочках подбиралась к сердцу, сжимала его в цепких лапках и нервно баюкала, распевая Sweet Dreams . Я иду по мокрым насквозь тротуарам, наступаю на отражения зажигающихся фонарей в водяных пятнах, я рассматриваю спешащих мне навстречу, тех, кто еще не успел надежно припрятать свою изнеженную тушку в укромное и сухое местечко. Я не боюсь дождя, не боюсь замерзнуть, простудиться, не боюсь не выспаться перед понедельником, не боюсь, что Тема вполне может и имеет право рассердиться за дорогой коньяк, явно приготовленный кому-то в подарок. Меня нет там, в реальности с ее повседневными проблемами и не заканчивающимися задачами, я на ее изнанке, среди заплат и цветных узелков. Кажется, я ищу... Все самое-самое, не лучшее, а просто самое, как и великое, случается в считанные мгновения. Всего за несколько бесконечно длинных лишь для одной меня минут, я поняла, что значат эти слова... Я… Я уткнулась носом во что-то еще более мокрое, чем дождь. Я машинально поднимаю глаза и вижу только темноту, но какую-то особенную темноту, темноту волос с алмазной росой капель. А меня обнимают руки этой темноты. Я их даже не вижу, а просто чувствую, как тепло растекается от плеч куда-то к талии, и уже совсем горячо на висках, скулах. Я скорее просто знаю, что это пальцы, но понимаю только какую-то необыкновенно сладкую, невесомую волну тепла с кофейным запахом и каплями дождя. Я не хочу, чтобы эти руки меня отпускали, сейчас мне так нужно покрепче прижаться к вымокшей темноте и самой обнять ее изо всех сил. Я так боюсь, что эта темнота позволит заменить себя такой чужой мне сейчас ночью. -Ну вот, ты сама нашла меня. Только еще рано, Пчелка, нужно еще немного подождать... Голос из шелка, цвета холодного летнего дождя, мой вчерашний голос. Он ломается, крошится и наконец совсем исчезает где-то за пределами моего слуха. Я вижу, что стою одна посреди кишащей муравьями-прохожими улице, стою и мокну под дождем, бессильно сжимая в руках пустой воздух. Я еще чувствую тепло его рук на моей куртке, на моем лице, на моем сердце, я храню в памяти каждый звук его голоса. А его уже нет. И я не знаю, что течет по моим щекам - дождливые слезы темноты или мои собственные, соленые и бессильные. Кажется, я знаю, как сходят с ума... Теперь знаю... И вдруг мне бешено захотелось оказаться сейчас дома, задернуть шторы поплотнее, укрыться с головой под одеялом и больше не видеть этой ночи и грязно-желтых подтеков фонарей на асфальте, не слышать дождя, душного, липкого, летнего дождя. Я знаю, что по всем законам, правилам и обычаям именно домой я должна стремится в последнюю очередь. Я знаю, но сломя голову несусь к троллейбусной остановке, врываюсь в пустой троллейбус и прижимаюсь лбом к вечно холодному стеклу, разбавленному темнотой. Я понимаю, что всматриваюсь изо всех сил в неосвещенные лица. Ну да, я ищу. Зная, что не найду сегодня уже ничего, не увижу даже тени своего мучительно прекрасного наваждения, я не могу не искать, не могу заставить себя отвести напряженные глаза от уставших от самих себя людей. Домой я вернулась в каком-то полубредовом состоянии. Стянула в прихожей куртку, оставила платье в ванной, а потом закрыла за собою дверь в свою комнату. Спать, конечно, не хотелось, но я должна была уснуть. Я надеялась спрятаться за закрытыми веками ото всех неопознанных призраков своей глупой души, мне не сняться сны, а если и снится что-то, то я об этом совершенно не подозреваю. Он, кто бы он ни был, не найдет меня там, эту ночь я буду в безопасности, а днем он не осмелится меня потревожить. Может быть, он совсем уйдет. Может, я даже обо всем забуду, но... Но ведь это обычное кокетство. "Ну, скажи, Аля, скажи, что не хочешь больше никогда слышать этот голос, можешь даже орать, чтобы тебя слышали все, ведь тебе не нужны эти его руки у тебя на лице, у тебя на... О чем еще ты можешь врать, кем еще притвориться, чтобы не признаваться себе, даже себе, как ты его ждала... сколько ты его искала... Сколько еще придуманных жизней ты сломаешь на бумаге, чтобы убедиться, что он есть?"
Пчелка никогда не испытывала каких-то определенных чувств к лесу. Ну, то есть любила, конечно, но... Просто лес как-то особенно не вмешивался в ее жизнь, он был сам по себе, она - тоже. Поэтому если бы во сне можно было удивляться, это самое она бы и сделала, обнаружив себя вместо обычно запутанного лабиринта с ловушками, вполне стандартного сюжета ее снов, в хвойном лесу. Да еще и ночью. Все вокруг было почти реальным, пугающе настоящим, ясным, отчетливым и одновременно сладким и вязким, словом, таким, каким этот лес может быть только в царстве Морфея. Пахло ягодами и землей. И еще почему-то Анютиным фирменным чаем с лимоном и мелиссой. Взглянув в глаза ночному небу и не увидев в них искорок-звезд, она пришла к выводу, что завтра обязательно будет дождь. Вот только где? Сперва ей казалось, что она заблудилась и бродит по кругу, натыкаясь время от времени на знакомые места. Но с каждым шагом чайный запах становился все сильнее, и вдруг Пчелка поняла, что знает, куда ей идти. Остановившись, чтобы перевести дух, она наконец обратила внимание на огонек, выплясывавший ритуальный танец чуть впереди. Еще несколько шагов, несколько вдохов и выдохов, несколько глухих, тусклых ударов сердца. Огонь уже лижет кожу, но он не умеет согревать, а лимон и мелисса щекочут нос, но что такое их запах по сравнению с запахом его кожи... Его... Откуда она его помнит? Он - Талисман, он тот, кто приносит удачу, а тем, кому повезет, он дарит себя. Но Пчелка не ревнует: глупо это, ведь она сама создала его, и волшебный шелк его голоса, и бездну его тепла. Это она знает, когда не спит, только это. Но здесь она помнит гораздо больше! Например... -Я ждал тебя, - щедро раскрыл невидимые за дымом костра кружевные объятия из вздохов и слов. -А я тебя искала... Замечательное совпадение, не находишь? -Нахожу. Присаживайся! Она не знает, куда ей здесь сесть, но помнит, что единственная мебель в этом лесу - мягкая сухая трава под ногами. Она послушно опускается на зеленый ковер. Откуда-то из темноты он протягивает руку и подает ей деревянный кубок, наполненный ароматным Анютиным напитком, но Пчелка чувствует, что он сам приготовил его. Передав ей кубок, он мягко проводит пальцами по ее ладони, оставляя ей часы, дни томительного ожидания, но спасая ее своими собственными снами. Пчелка пьет чай маленькими глотками, благодарит, пытаясь разглядеть его силуэт за тенью костра. -Почему я не могу взглянуть на тебя, увидеть твое лицо? -Ты не помнишь этого. Пока... -Но я хочу вспомнить, помоги мне! -Ты все сделаешь сама. Как всегда. Он поднимается, подходит к ней, заслоняя собой свет костра, заслоняя всю ее неуверенность, страх. Опускается перед ней на колени, бережно касается ее висков, закрывает ладонями глаза... -Спи...
-Аля, подъем, пол седьмого на дворе, а ты, естественно, дрыхнешь! Машутка отдернула шторы на окне, впуская в мою скромную обитель сна свет грязно-серого неба. -Ну вот, дождь сегодня будет. Машутку такой печальный факт мог запросто выбить из колеи на целый день и привести ее к осознанию паршивости жизни и многим другим вечным формулам ее убеждений и принципов. Но я была рада. Рада не в целом, не потому, что я продолжаюсь во времени и пока еще дышу ее цветочными духами, я просто была рада возможности снова вымокнуть под дождем. Ради этого, пожалуй, стоит подняться с кровати... -Доброе утро, Алюшка!!! Встать с той ноги мне сегодня уже не суждено, раз оба моих невольных родственника решили поздравить меня с наступлением великого праздника, то бишь понедельника. -Оставьте меня в покое! Я, резко откинув одеяло, бегом бросилась в ванную, где можно было скрыться из пределов досягаемости этих извергов-доброжелателей. Быстро сбросив майку и включив в меру горячую воду, я забралась под душ и совсем уж было собралась расслабиться и представить себя какой-нибудь Клеопатрой, которой обилие наших современных средств гигиены-тире-роскоши и не снилось, поднесла ладони к лицу и перестала двигаться на следующие минут пять. Ладони как ладони, вот только запах... Не мой, и в то же время такой знакомый... Запах чьей-то чужой ладони, чужого дыхания, чужих сигарет, чужая сладость отдается в висках, как будто ее выкрикнули, громко, отрывисто... И так похоже на мой бред, мой вчерашний бред... А в волосах запутался запах хвои и лимонов. И где-то в подсознании, на самой его глубине, расплескался голос из кружев и шелка, и кто-то осторожно дотрагивается до моих плеч... И я снова хочу прижаться к нему, снова утонуть в его темноте... Кто он?... А здесь есть только пустота электрического света и пьяного отчаянием утра... 6:42, пора одеваться...
-Аль, ты в пятницу не занята? Вечерком? Тема заискивающе посмотрел на меня, одновременно стесняясь своего идеально хорошего настроения, тем более странного, что он по всем неписанным правилам деловых людей чистосердечно недолюбливает понедельники. -А тебе как надо, чтобы свалила или осталась за сторожа? Я сегодня не могу Машуткин чай пить, не могу слышать запах лимонов и мелиссы, не могу держать в руках фарфоровую чашку... Пью кофе из стакана. -Ну, что же ты так сразу? Я наоборот хочу, чтобы ты была, потому что мы вчера с Валей и Машенькой решили обязательно отпраздновать его возвращение! Пришлось перенести все на пятницу, сейчас все заняты. И он, между прочим, познакомиться с тобой хочет, а ты даже не спрашиваешь ничего о нем! -А я и так знаю все, что мне нужно знать. Меня, во всяком случае, в данный конкретный момент друг семьи Валентин волнует не больше, чем то, что сегодня понедельник. -Так ты останешься? - Тема действительно сомневается, что я соглашусь. -Если буду нужна, то да, мне не трудно. Все, мне идти надо, до вечера. Появившееся черт знает откуда солнце радостно извещало мир о том, что хорошо мне сегодня не будет. Дождя не будет.
Чтобы оправдать свою природную лень, люди упрямо твердят, что понедельник - день тяжелый. У меня нет легких дней, поэтому я никогда не понимала этой фразы. Да, понедельник - тяжелый, а по вторникам проблем уже не бывает, все как рукой сняло, и по средам все обычно замечательно, и четверг с пятницей, что уж о выходных говорить! Разве не глупо?! Но эта неделя, начавшись с такого странного понедельника, вся была какой-то странной... Или не странной? Или я просто внушила себе, что сейчас все обязательно должно быть странным? День за днем, час за часом, секунда за секундой неделя случалась со мной, раздавалась шумом в висках, стояла комом в горле. Но убегать мне больше было некуда, я ведь уже убежала, раньше, намного раньше, исчерпала лимит своей беговой дорожки, не подозревая, что бывает и хуже. А сейчас казалось, сделай я еще хотя бы шаг вперед, я сорвусь в пропасть, у которой я стояла все это время, пытаясь отдышаться после долгой пробежки. Никогда моя персональная бездна не была ближе, никогда еще я так не чувствовала грани, черты... конца. Но для того, чтобы думать об этом, мне было нужно время, а времени не было. Я жила среди железобетонной, перманентной нормальности, здравомыслия, логики, рассудительности. На каждом шагу мне встречались примеры удавшихся жизней, замечательных, светлых мыслей и идей, большой настоящей дружбы, любви... На каждом шагу меня тошнило. Работа... Ну да, работа, лето, люди, плюс 25 и, как ни странно, выше нуля. И все так, как уже было не раз, как должно было быть, не к чему придраться. Все опаздывали, сплетничали, коллективно курили в туалете, читали бульварную прессу, пожирали десятками пар глаз часы в ожидании обеденного перерыва, а затем окончания рабочего дня, изнывали от скуки и иногда, если время позволяло, принимались за выполнение своих непосредственных обязанностей. И я не стремилась стать исключением, я занималась всем тем же самым, разве что не курила в туалете, зато закидывалась кофеиновыми дозами из пластиковых стаканчиков. А еще мне казалось, что ночью я слышу кружевной голос, а в темноте, когда я выключала свет в своей комнате, становилось еще темнее от чьей-то тени, чьих-то волос по моим щекам... и отчетливый запах хвои и костра в лимонном чае с мелиссой... может, я просто пила слишком много кофе? В пятницу пошел дождь.
Глупо было рассматривать асфальт. Еще глупее было смотреть на проходящие мимо ноги. Поэтому он все-таки наклонил голову пониже, чтобы не видеть всех этих ботинок, туфель, кроссовок всех цветов, фасонов и размеров. Полчаса назад, покидая на произвол судьбы захмелевших приятелей, он твердо решил, что хочет побыть один. А теперь он почти боялся, что эти хоть и ненавистные ему ноги вдруг исчезнут, и него больше не будет повода раздражаться. Ссутулившись, он сидел на обочине дороги, на бордюре, и размышлял о том, хочется ему курить или нет. Само по себе это событие было уже не слишком хорошим сигналом, он не был уверен даже в своих желаниях... Что с ним такое? И ведь всего неделю назад он был почти абсолютно счастливым человеком: абсолютно, потому что он любит.. любил.. вернее, думал, что любил, а почти, потому что она на пару дней уехала в гости к подруге, и он не мог видеть ее так часто, как уже успел привыкнуть. Она должна была вернуться позавчера... или поза-позавчера. Но он до сих пор не съездил к ней. А еще всю эту неделю ему страшно хотелось меда. "Ничего необъяснимого не бывает. Это стресс... модная такая болячка. С кем не случается: устал, перенервничал... да, в этом все дело... кажется... А она, конечно, обиделась. Ну да, и не звонит даже... Хотя... может, и звонит - я же отключил телефон... А, черт с ней..." -Привет! Девушка, долго не раздумывая, присела с ним рядом на бордюр, окружив его долгожданным запахом меда. Он явно удивился. И заметно обрадовался. -Как ты меня нашла? - рассматривал ее, как будто видел первый раз, но на самом деле у него была беспроигрышная отговорка: в свете единственного на целой улице фонаря он действительно видел Пчелку первый раз. -Ты же знаешь, у меня потрясающая интуиция! Я почувствовала, что ты здесь, захотелось увидеть, вот и пришла. - Она вздохнула, не глядя на него, пряча взгляд от его любопытства, от его восторга. -А вообще-то ты сам мне говорил, где сегодня будешь. Вот... Я не мешаю? - Наконец-то подняла голову и улыбнулась своему ощущению бесконечного счастья. Просто от него так знакомо отдает коньяком и еще миллионом разных запахов, которые она заучила наизусть еще до того, как встретилась с ним. Просто уже почти неделю она не оглядывается по сторонам и не гуляет одна по ночным площадям и улицам. Просто вместо фотографий ветра и дождя в среду в ее сумке появился его автопортрет.
Раннее сонное утро воскресенья, когда не спят только любители поиздеваться над собой да еще те, кому и правда не спится. То самое время, когда ничего, совершенно ничего не может и не хочет случаться, когда ничего не заканчивается и не начинается, самое глухое, немое, бесполезное время - воскресное утро. Август. Пешеходный переход. Красный свет. Рыжая с сумкой, таскающейся почти по земле. Бледные от холода губы. Приторно-белый "мерс". Тормоза визжат где-то слева. Чья-то рука на талии. Разный-разный запах. Темные волосы по щекам. Его волосы. Шелест кружев над ухом: -Ну что ж ты делаешь! А потом дворы, дворы, чужие дворы. Удивление... («Да, действительно Пчелка, а ты, что, мед не любишь?») И никому никуда не надо. И обязательно показать ему город ночью, потому что она даже поспорить может, что он такого еще не видел... И провожать не надо. Вот e - mail , напишешь, если захочешь... ну, чего захочешь... меда если захочешь... Все, пока... Вот только шею целовать не надо... потому что гладиолус... Меня ждут дома... Пока... И еще одна теплая-теплая улыбка.
Я не спеша возвращалась домой. В пятницу нет смысла никуда спешить: все еще впереди. Поэтому нет ничего хуже, когда тебе действительно некуда спешить, когда на горизонте навязчиво маячит милая перспектива остаться вечером дома. Хуже может быть только остаться дома одной. Это в пятницу-то вечером! Но худшее не грозило никогда: у Темы с Машуткой завелась и очень кстати завелась очаровательная традиция тащить в пятницу к нам домой всех кого ни попадя. И эта пятница вряд ли должна была стать исключением. Тем более уже почти десять. Тем более погода устроила облом всем любителям пикников и прочих культпоходов. Тем более сегодня на сладкое итальянский гость с голосом, сбившим меня с толку. Но, может, и они, Маша и Тема, подсознательно, где-то очень-очень внутри боятся одиночества, бояться остаться наедине с самими собой... Нет, неправда, у них есть они же сами. И пусть Маша бывает глуповатой занудой, она все-таки хорошая, и она правда любит моего брата. И он ее любит. Они, наверное, плохо себе представляют, как им повезло найти друг друга. Им не надо бояться вечера пятницы или любого другого вечера, дня, утра. Им всегда хотя бы немножко, но хорошо... Я мерзну. Жалкая пародия на дождь нервно моросит на асфальт, на мое лицо. Эта вода не может стать настоящим ливнем, не может закончиться. Небо мелкими подачками швыряет вниз остатки летних слез. Осень наступит в понедельник. Еще ночь и два дня... Наконец-то. Меня обогнала маленькая девочка с еще больше закручивающимися от дождя блондинистыми кудрями. Где-то за моей спиной неприятно громкий голос звал ее немедленно вернуться. Девочка остановилась в нескольких шагах передо мной и внимательно посмотрела на меня. В какое-то мгновение мне показалось, что она испугалась чего-то. Нет, не чего-то, она испугалась меня! Вдруг резко развернулась и побежала, быстро побежала дальше, не реагируя на крики, видимо, своей мамочки. И тут я поняла, что не слышу больше никаких криков. И не вижу впереди этой девочки. Я оглянулась по сторонам: обычный двор, несколько человек торопятся попасть в свои подъезды, где-то скулит собака, машина въезжает. Мне самой вдруг стало страшно, и я ускорила шаг, почти побежала к своему дому, мне захотелось просто оказаться там, сейчас, сию секунду, оказаться в своей комнате, услышать Темин голос, попить горячего Машуткиного чая... нет, не чая, только не этого чая... лучше кофе, да, кофе, почитать... может, Чехова... или Гоголя... русские народные сказки... что угодно... посмотреть комедию... Просто чтобы доказать себе, что я все еще нормальный, обычный человек, что я могу радоваться и смеяться, что я могу плакать над сопливой мелодрамой, что я... Мой подъезд, пять ступеней, лифт, кнопка. Двери расползлись в разные стороны, приглашая меня войти в абсолютно темную коморку, предоставляющую услуги по транспортировке меня на восьмой этаж. Еще одна кнопка с номером моего этажа, двери бесшумно сползлись, лифт мерно загудел, напевая уже хорошо знакомую всем жильцам мелодию. Первый, второй, третий... мне на восьмой... здесь пусто... четвертый, пятый... пятый... пятый.... черт побери, пятый!!! Я нервно жала на все кнопки подряд, пытаясь вспомнить о народных премудростях пользования лифтом в экстренных ситуациях. Но новичку в вопросах быта, то есть мне, справится с этой катающейся вверх-вниз развалюхой, кажется, было не дано. Я зло ударила всей ладонью по панели. Вздрогнула. Всем телом. Нет, не от боли. Чья-то рука на моей руке... -Тише, тише, тише... Кружева... кружева рвутся. Я вижу только контуры. Только его мокрые волосы по моим щекам... Расстегивает куртку... пальцами по шее… ниже... руки на спине... шепчет куда-то в волосы.. -Не бойся, можешь дотронуться... сейчас я не исчезну... Я знаю, как сходят с ума. Протягиваю руку. Он в пиджаке, в майке. Лицо... не брился сегодня... -Поцелуешь? Я киваю темноте. Поднимаюсь немного на носках, руки на его ремне... целую... целую... сигареты и коньяк... сладкого меда.... целую... целует... -Пчелка... Шестой... седьмой... я выхожу.
Я еще долго стояла перед дверью, тупо шаря дрожащими руками в сумке в поисках ключей. Я совершенно забыла, что можно просто позвонить, мне откроют, впустят туда, где тепло и светло, где нет никакой темноты, никаких лифтов. Ключи я все-таки нашла, но открывать дверь сама уже не решилась и наконец вспомнила о звонке. Дверь мне действительно открыли, но я не обратила внимание, кто именно, я просто вошла и плотно прикрыла ее за собой. Опустилась на пуфик и стала стаскивать туфли. Кто-то присел на корточки рядом со мной. -Алечка, что-нибудь случилось? Я слабо улыбнулась: никогда еще я не была так рада слышать Темин голос. -На работе что-то, да? Он казался мне таким умиляюще наивным, милым и добрым, таким родным и домашним. Так легко было верить, что пока он рядом, не случится уже ничего. -Да нет, нет, Тем, все в порядке... Просто... голова ... болит немного... устала я. И все. Правда-правда. Я поднялась с пуфика, подождала, пока поднимется и он, и не нашла ничего лучше, как повиснуть у него на шее. Это, несомненно, было высшей мерой благодарности, потому что такие вот зависания случались крайне редко, особенно в последнее время. -Может, чайку, а? Машутка свежий заварила. Тема постарался незаметно прикрыть дверь в зал, но я уже успела выявить там наличие энного количества всякого рода гостей, видимо, собравшихся расспросить своего старинного знакомого о его итальянских похождениях. Как там его...? Валя, что ли? -Да ничего страшного, Тема. Иди к ним, ты им нужен. Он улыбнулся на эту мою реплику: раз пытаюсь стебаться, значит, не все так плохо. -Я сама все сделаю. -Аль... - Он замялся. -Ну, чего? Выкладывай, пока я бессильная и громко ругаться не в состоянии. -Аль, Валя... ну, ты помнишь, да? Так вот... он... ну, в общем, он очень с тобой познакомиться хотел... и сейчас... хочет... так, может... ну... если тебе станет... -Да, да, приду и позволю с собой познакомится, буду хорошей девочкой, буду жать лапку и спрашивать про Италию без остановки... и даже улыбнусь два раза. Ладно, Тем, мне, правда, нехорошо, так что я пока пойду. -Он останется на ночь, так что... Если бы не было никакого лифта, то глаза мои, сдается мне, поползли бы вертикально вверх по направлению ко лбу. Но мне даже трудно было удивляться. Я просто кивнула. И пошла пить кофе. И не давать себе думать. Видимо, для этого мне действительно придется идти знакомится с заморским Валентином... Черт, я так спокойна. А ведь я уже схожу с ума... Не думать об этом, не думать. Кофе.
Целых несколько секунд к ряду я размышляла о том, в какой конкретно период жизни я начала лелеять мечту травануться кофе, и шесть чайных ложек молотого порошочка для одной чашки - это много или «какая уже теперь факин разница, хоть все десять, хуже, чем есть, не будет». В итоге я все-таки склонилась ко второму варианту и высыпала шестую кучку кофе в турку, залила водой и поставила на огонь. Быстрый, конечно, - еще только чашку кофе мне ждать не хватало. Что-то страшно черное и пенное предприняло попытку закипеть, но я его обломала, выключив газ одним легким движением руки. Наливая кофе в чашку с синим ослом, я решила, что вот сейчас я им себя напою, а потом сразу с Валей знакомиться, чтобы до минимума сократить время, проведенное одной. Мне нужно было протянуть до понедельника, два дня, три ночи, и мне точно нельзя, совсем никак нельзя оставаться одной. И еще нельзя больше пить кофе. Значит, нужно будет чая с бергамотом купить, потому что никаких лимонов и никакой мелиссы. И не одна, не одна… Я прислонилась к холодильнику и закрыла глаза совсем ненадолго, и просто заполнила легкие ароматом кофе, но этого оказалось достаточно, чтобы снова все вернуть… Мой бред приобнял меня за плечи, шепнул что-то… Вся неделя одной волной накрыла тело, стало холодно, но так уютно в его руках, так хорошо… хорррошшшо… я знаю, что сейчас, как наркоманка, завишу от него, что мне нужно еще, мне нужно больше… и я не могу, просто не в состоянии ждать еще… я хочу… -Ты ведь говорил, что не уйдешь. -А я и не уходил, просто поищи меня… Я медленно подняла ресницы и посмотрела в чашку… интеллектуальные беседы с кофе… или с этим синим ослом? Мне нужно к людям, и чем они будут тупее, тем лучше, пусть грузят, пусть делают, что угодно, только не позволяют мне быть одной. Я поставила недопитую чашку на стол и пулей вылетела из кухни. Сомнений, куда повернуть - в свою комнату, пустую, где шепчет какую-то тарабарщину тишина, или в зал к Теме и Машутке - таких сомнений у меня не было. В зале горели только свечи, поэтому в коридоре, естественно, было темно, банально темно. -Эй, леди, аккуратнее, я еще жить хочу! Я снова в кого-то вписалась. Это уже было, да? Это ведь было!!! Так какого черта, я же просто хочу стать нормальной… -Простите, здесь темно слишком… Я не видела. А вы кто? -Валентин, а вы, как я понимаю, Аля, верно? Или нет? -Странно вы вопрос ставите, но я правда Аля. Алевтина. Очень приятно. Мы пожали руки в темноте. Я честно пыталась убедить себя, что этот вполне реальный человек не может иметь никакого отношения к моим галлюцинациям, несмотря на то, что у него совершенно такой же голос, просто он говорит как-то проще. Но с голосом мы ведь уже разбирались, все вполне правдоподобно, так что… Но его рука… Нет-нет-нет, мне срочно нужно его увидеть. Немедленно! -Тема мне сказал, что вы хотели со мной познакомиться… -Вообще-то… -…поэтому предлагаю пойти в мою комнату и поговорить там. У меня, кстати, припрятана там бутылка французского коньяка для особых случаев. -Значит, я - особый случай? -Вот там сейчас и проверим. Пойдемте. Сначала мне казалось, что это невоспитанная я не выпускаю руку итальянца с таким знакомым голосом, но в процессе перехода через коридор к моей комнате в противоположном конце квартиры я таки пришла к выводу, что это он держится за мою лапку… Хотя, не могу сказать, что это меня каким-то образом напрягало. Он даже не знал, как был нужен мне сейчас. Причем в самом целомудренном смысле: мне нужен был человек. Но я ведь ничего не знала. Войдя в комнату, я первым делом включила свет - оставаться в неведении по поводу мордочки-тире-фигурки моего спасителя сил ни моих, ни чьих-то еще уже не было. Я обернулась к нему, по-прежнему сжимающему мою лапку в своих пальцах. Теперь я видела: в своих длинных пальцах. Первое ощущение: я обрела способность видеть только сейчас. До этого были только голос, запахи, прикосновения. Но я ничего не видела, я как будто была слепой. Ну вот, я прозрела… и что? Ну что?! Ведь бывает же так, что сбываются мечты? У каждого так когда-нибудь бывает. И не просто там какие-то мечты, да и то кое-как, наполовину, а вдруг реальностью становится то, что до этого жило в голове, только там, питаясь мыслями, желаниями, которые иногда так и остаются никому не известными. Моя мечта, моя собственная фантазия, то, что придумала я, то, что собирала по крупицам много-много лет. Всегда. То, что я искала, иногда невольно, и никогда, никогда не находила. Но теперь этот человек, который все еще держал меня за руку, человек, который появился в моей жизни совершенно случайно, даже как-то нелепо… Может быть, моя мечта поселилась в нем… Но как? Как такое могло случиться? Разве это возможно?! Глаза. Ну, конечно, зеленые. Хотя я никогда специально об этом не думала. Зеленые… Самые лучшие, самые красивые… Высокий, худой, темные волосы почти до плеч, пушистые, немного вьются… Руки… Красивые длинные пальцы… Я не удержалась и провела рукой по его лицу… Он… Он не брился сегодня?! Я наконец удосуживаюсь посмотреть и на одежду. Пиджак. Майка. Улыбается, довольный собой. Но почему-то совершенно убитый и уставший. -Я ведь говорил: просто поищи… - Театральная пауза. - Ну, здравствуй. Я сползла на пол по стене и расплакалась. Сходить с ума тоже бывает больно.
Сколько прошло времени? Минут пять-шесть, не больше. Привкус кофе во рту, на губах, скоро мне это сниться будет… Я уже перестала плакать, может, просто не могла больше, не умела играть трагические роли как следует и до конца, всегда обрывала реплику на полуслове и размазывала остатки своей боли по лицу. И этого всегда было слишком мало, чтобы кто-то догадался о том, что пропустил потрясающий спектакль. Догадался о том, что он еще не окончен. Я подняла голову вверх, чтобы убедиться, что он все еще здесь. Он действительно был. Был прислонившимся к стене совершенно убитым человеком с пустыми глазами. Был все еще рядом. Он наконец заметил, что я смотрю на него, и поднял глаза. Я не стала отводить взгляд, как делала обычно, я не хотела бояться его, хотя это было нелегко. Он подал мне руку и помог подняться, потом стал напротив, заслоняя от меня электрический свет люстры, ненавидимой мною не меньше злополучного коврика, сложил руки на груди. -Тебе нужно еще кое-что сделать. -Хорошо, - я отрешенно кивнула. -Ты не хочешь спросить, что именно? Неужели так все равно? -Почти так. Мне ведь в любом случае придется это сделать, даже если ты скажешь мне выбросить из окна мой комп. -Ну да, конечно, теперь выходит так, что виноват во всем я. Это притом, что это ты все придумала, это все твое и для тебя. Я не имею никакого отношения к твоим мазохистским наклонностям. -Я не буду тебя ни о чем спрашивать. -И даже если бы ты спросила, я все равно не ответил бы. Не мне отвечать на твои вопросы. Ты сама все вспомнишь. Только сейчас тебе еще нужно сходить к твоему брату и его гостям. И я не знаю, зачем. -Знаешь, просто не скажешь. Он пожал плечами. А я почему-то не удивилась. -Мне сейчас идти? -Да. И все. Ответы из одного слова всегда меня раздражали. Такое чувство, что человеку просто неприятно с тобой говорить. Я всегда старалась избегать людей, которым я неприятна. Но ведь не всегда можно угадать. Я подошла к двери, открыла ее и посмотрела в темноту. Десять шагов, дверь налево. Что сложного? Что страшного? Валя подошел сбоку и поцеловал меня в майку на плече, в тонкую ткань на теплой коже. -Ты так хочешь казаться смелой, сильной. А ты ведь совсем не такая. Разреши себе быть слабой… Пчелка. Он сказал это шепотом, выдыхая воздух и мой страх. -Откуда ты знаешь про Пчелку? Он не ответил. -Я подожду тебя здесь. -И снова пропадешь до того, как я вернусь. -Нет. Еще один короткий ответ. Я закрыла за собой дверь.
Те десять шагов я умудрилась превратить в двенадцать, даже тринадцать. А перед дверью налево я вообще остановилась. Казалось бы, все худшее, что могло со мной произойти, уже произошло. Прийти к выводу, что сходишь с ума - не знаю, меня это не особенно радовало. И все-таки чего-то я боялась. Но ждать до утра под дверью я не собиралась, поэтому, мысленно досчитав до трех, я открыла дверь и вошла в освещенную свечами комнату, довольно просторную для того, чтобы вместить всех друзей моего брата и его жены из разряда «кто ни попадя». Сегодня эта комната в очередной раз отрабатывала свою добрую славу. Тема сразу заметил меня и огласил пространство радостными восклицаниями, как будто бы мы с ним не виделись как минимум лет тридцать, а то и больше. Часть из сегодняшних приглашенных уже была мне известна, вторая часть наперебой стала представляться мне. И я, как и обещала, была жутко милой, улыбалась, жала лапку, если была необходимость, а иногда даже произносила какие-то весомые фразы. Когда всеобщий ажиотаж по поводу моего явления народу немного поутих, Тема отвел меня в сторону и озабоченно осведомился о моем самочувствии. -Ну, я бы сказала, это что-то среднее между паршивенько и очень паршивенько. Темич укоризненно покачал головой, но от непременно последовавших бы нотаций на тему вежливости и нравственности в целом меня избавил возникший откуда-то из полумрака человек неопределенной личности. Но по выражению Теминого лица я поняла, что именно этого персонажа он и поджидал, отойдя немного в сторону от основной компании. -Аля, познакомься, это Валентин, я тебе о нем уже рассказывал. Ну, а это моя сестра, Валя, звать Алевтиной, но можно… А, да, ты это и сама сказать можешь. Мне не перестало вдруг хватать воздуха. Мир не стал уползать из-под ног, а в ушах ничего не зазвенело. Я просто поняла, чего я боялась. Осознать, что со мной не просто что-то не так, что я не схожу с ума. А что все, что мне казалось, было настоящим, реальным, существовало. Я ничего не придумала… Я боялась знать это. -Аля, мне правда очень хотелось с вами познакомиться, тем более, что ваш брат так много рассказывал мне о вас. Вы ведь уже знаете, что я недавно вернулся из Италии, правда? -Правда. Правда, в его голосе были кружева, но какие-то заношенные, старые, выцветшие. Когда я говорила с ним в первый раз, почему же я не заметила разницы? Ведь она так очевидна! Наверное, мне просто слишком хотелось выдать желаемое за действительное, так нужно было верить, что тот человек, с которым я говорила накануне, действительно существует. Я обманула саму себя. -Валя, вы ведь, кажется, остаетесь у нас? Дело в том, что я неважно себя чувствую, и было бы лучше, если бы мы с вами поговорили завтра. Вы не против? -Нет, конечно, нет! Надеюсь, вам скоро станет получше. Я не стала дослушивать его до конца, у меня ныли уши от этих сладко-вежливых слов, идеальности звуков. Ему чуть больше двадцати, вполне хорош собой, в меру себялюбив и восторжен. Так бывает. С каких это пор так бывает? Я решила, что если в моей комнате никого не будет, я порежу себе вены.
Туман, как легкое шелковое кружево. Туман снаружи и изнутри. Ароматный дым восточных трав. Красный египетский чай. Она закрыла глаза, потом снова их открыла. Ничего не изменилось, не исчезло и не прибавилось. Может, это все-таки не сон. Спать... Ей нравилось закрывать глаза, представлять его лицо, его самого, всего, каждую клеточку, каждый сантиметр его тела, а потом поднимать ресницы и видеть то, что она только что повторяла воображением и памятью, видеть его перед собой и знать, хоть и не точно, что ей это не снится. Валя сидел по-турецки напротив, рядом с ними в той же позе сидели еще люди, в центре круга стоял высокий кальян, трубку которого они передавали по кругу. Глубокий вдох, легкие наполняются прохладным дымом. Выдох. Пар клубится на губах, потом растворяется где-то совсем рядом, оставляя уже знакомый запах. Некрепкий табак. Ароматы. Благородная лень. Кайф. Ресницы сами падают вниз. Последнее, что она видит, – он. Первое, что она увидит, когда откроет глаза, будет он. Пчелка откинула голову назад и подняла веки, совсем немного. Да, действительно он. Даже так она видела Валю: он наблюдал. Люди, сидевшие вокруг, стали расходиться по своим комнатам. Нужная информация откуда-то издалека: они в гостях у Валиного друга, они остались на ночь, им выделили одну комнату с диваном на двоих. На диване есть только подушка. Одна подушка... Она опустила голову, чтобы посмотреть на него снова. Сонный, как будто обкуренный, хотя в кальян клали обычный яблочный табак. Все еще друг. Где-то на губах поцелуй, которого не было. Губы на шее - может, это не правда, может, приснилось. Или нет. Так легко превратить сны в воспоминания, так нужно, очень нужно. Красивые трагедии на публику, которой нет. Никто не видит. Никто не хочет. Если снова закрыть глаза ,можно представить, что за ними кто-то есть, кто-то смотрит, проводит глазами по спине. Нет сил представлять... Надо, чтобы губами по губам, надо, чтобы пальцы на шее, надо, чтобы ожоги на руках от горячей кожи, чтобы шепотом из темноты... мне так тепло... обними... обниму... целую... целуешь... тепло... не проснуться... не удержаться... -Пчелка.. -Что? -Я спать хочу. Очень. -Давай помогу до дивана добраться. -Нет, подожди немого. Валя без церемоний устроился у нее на коленях, для уверенности, что она не уйдет, обхватил за талию. Она прислушалась к его дыханию. Потом к своему. Унисон. Пальцами прочертила на майке линию позвоночника, лопатки, плечи. Он идеален. Разве так бывает? Невыносимо идеален, до сумасшествия... Пока она еще могла себя контролировать, Пчелка решила сходить поискать где-нибудь в этом доме-музее турецкой и прочей восточной культуры какое-нибудь одеяло. Или еще что-нибудь. Просто пройтись и проветриться. Успокоиться наконец-то. Чертов туман. Она аккуратно высвободила колени от Валиной головы и кое-как расцепила руки. Поднялась с нагретого вишневого паркета и быстро вышла из комнаты, оставив Валю дремать на полу с подложенным под голову пиджаком. Ей казалось, что двадцати минут будет вполне достаточно для того, чтобы ему покрепче захрапеть, а ей получше успокоиться. Но мало ли кому чего кажется. Когда она вернулась, волоча за собой трофейный плед, Валёк все еще не спал. Он сидел на полу в одних джинсах (майку он зачем-то решил снять), согнув ногу в колене и недоумевающе-вопросительно глядел на нее, мол, "ты где это еще была?!" -Ты где это еще была?! -Искала, чем тебя накрыть, только тебе, кажется, не очень холодно. Одеяло шмякнулось на пол, она опустилась на него же и посмотрела на Валю. -Ну что, спать будешь или нет? -Буду... потом... Он вдруг обнял ее за спину и притянул к себе, так что Пчелка уткнулась губами в его плечо. Она не знала точно, что ей делать. Она не знала, чего он от нее ждал. Потом все-таки опустила ладони ему на спину. Первое ощущение - горячо, очень горячо. Она провела пальцами вверх по позвоночнику к шее, потом вниз. С трудом оторвала губы от его плеча. "Да ведь он просто спать хочет... Спать... Хочет..." Они еще долго сидели так. Он грел мерзнувшие руки у нее под майкой и банально целовал шею. Она просто жила. Жила этими минутами, долгими, вечными, горячими, как его кожа. Даже если бы это был сон, это все равно было частью ее самой. Такое реальное тепло на руках, вкус яблок во рту и его запах, сигареты и коньяк. Она все это уже знала. И этого она ждала. И уже не боялась проснуться. Они и так просыпаются вместе. * * * -Ну как? Хочешь что-нибудь спросить у меня, или и так все ясно? -Не все. Кто ты? -Это неправильный вопрос, Пчелка. -Что значит неправильный?! Я не сразу смогла разглядеть его силуэт на диване, где он удобно полулежал все это время, взглядом не отпуская меня. Не могу сказать, что это мне действительно льстило. Он выключил свет, а когда я, войдя в комнату, инстинктивно протянула руку к выключателю, попросил меня этого не делать. Не знаю, почему я его слушалась. Мой последний вопрос, видимо, показался ему просто бредовым, потому что шелковые нити кружев натянулись до предела, хотя сам он так и не пошевелился. -Что ты хочешь от меня услышать? Мое имя, возраст, мой адрес, чем я занимаюсь и сколько у меня братьев и сестер? Тебе это нужно? Я задумалась, но всего на одну секунду, я когда-то сама задавала себе такие же вопросы и, как прилежная ученица, уже вызубрила ответы на них с доказательствами и примерами. Поэтому сначала просто кивнула, а потом, предположив, что он мог этого и не увидеть, отчетливо сказала: -Да. -А разве ты этот вопрос не задавала времени, оставаясь наедине с собой, со своим компьютером и чертовым кофе, ты помнишь, о чем ты спрашивала? -Помню. -Так что изменилось? Почему тебе сейчас важно совсем другое?! -Потому что я хочу знать, что ты существуешь! Теперь нервничала я: отошла от стены, к которой по привычке сразу прилипла, и стала ходить кругами по комнате. -Я устала от своих бесконечных фантазий, понимаешь, устала от всего этого, от изнанки жизни! Бред, галлюцинации…Это бесконечно, это уже не может спасти меня. Разве это так много, то, что я прошу? Просто чтобы обнять, а не представлять, как обнимаю. Чтобы хотя бы попытаться быть нормальной, просто попробовать на вкус обычное счастье. Я настолько сумасшедшая, что мне нужен реальный человек, который дышит тем же воздухом, что и я, у которого в груди обычное сердце, а в венах кровь, а не туман из моих снов… Я снова подошла к стене, прислонилась к ней, чувствуя только глухую пустоту, как будто бы от того, что я все это сказала вслух, стало только хуже. А он, я уже не знала, как мне его называть, поднялся с дивана, подошел к моему столу, на котором стоял компьютер и подставки со всяким барахлом вроде ручек и карандашей. Быстро окинул взглядом все эти стаканчики, выхватил из одного нож для бумаги, выдвинул лезвие и обернулся ко мне. -Можешь включить свет. Я протянула руку к выключателю, и через секунду вспыхнуло тусклое искусственное солнце бра… Там, где медленно проходило лезвие ножа, появлялась кровь. Настоящая кровь, красная, но все равно бледнее, чем его губы. Я не отрываясь глядела на его ладонь, поднятую на уровне моих глаз. А его глаза… Оказывается, безразличие может быть диким. И дикость - безразличной. Он не понимал, зачем он это делает. Он точно знал, почему так надо. Сделал несколько шагов ко мне, протягивая вперед левую руку ладонью вверх, в правой, отведенной в сторону, все еще был нож для бумаги со следами крови. -Вот видишь, у меня есть кровь! Он провел губами по ладони, сделал еще несколько шагов вперед и остановился рядом со мной. Потом немного наклонился и поцеловал шею, оставляя на ней следы своей крови, как доказательство себя. Не выпуская из рук ножа, он картинно стянул с себя майку (от пиджака он успел избавиться еще до моего прихода), бросил ее на пол и поднес нож к левой стороне груди, украшенной небольшой татуировкой. -Хочешь, я покажу тебе и свое сердце? У меня дрожали губы, поэтому я только кивнула. Я смотрела в его глаза, действительно зеленые, и даже заплакать не могла. Я ни о чем не думала и не хотела думать. А потом кивнула еще несколько раз. Я хотела его сердце. Он вопросительно посмотрел на меня, может быть, он действительно решил, что я хочу убить его. Или просто ждал, что я что-нибудь сделаю. Я выбила нож из его руки, он бесшумно упал на пол, на все тот же ковер. Потом я немного вытянула вперед руку и приложила ладонь к его груди, там, где должно было быть сердце. Холодная ладонь на горячей коже… на живом сердце. Неровный перестук, глухие, обернутые в кружева звуки, бой в унисон. Дежа вю. -Знаешь, что я спрашивала у времени? «Когда?» Я спрашивала «когда?» Он странно улыбнулся, немного растянув губы и прищурив глаза. -Сегодня я вместо времени. Так что можешь исправить свою ошибку. Я взяла его за порезанную ладонь и поднесла к губам. Рана с запекшейся кровью пересекала ее по диагонали. Я провела пальцами по коже, потом несколько раз поцеловала. Свободной рукой он привлек меня к себе и положил голову мне на плечо. Какое-то непонятное ощущение того, что так уже было, снова ударило по нервам. Вернее даже не просто было, а происходило сейчас, как будто в двойном варианте, со мной и с кем-то еще, с кем-то, кто тоже я… С кем? Я отпустила его ладонь и провела по его спине до пояса джинсов, по привычке пальцами подцепила ремень и потянула его немного вниз. -Тот, кем ты должен был оказаться, остается у нас на ночь. -Да? А откуда ты знаешь, что я - это не он? Ты все еще веришь себе? -Ниоткуда я не знаю! -Тогда я тоже останусь. Он снова поцеловал меня в плечо, но на этот раз оттянув в сторону майку. -Когда? -Сейчас.
-Ты очень красивая. -Что? Она лениво чистила спелый грейпфрут, сидя на полу на одной из расшитых шелком турецких подушек подогнув под себя ноги. Валя полушепотом болтал с восточного вида и далеко не восточного характера официанткой, а его друг, тот самый, у которого два дня назад собирались покурить кальян, сидел между ним и Пчелкой и уж слишком задумчиво курил. Он был… Конечно, высокий, конечно, худой, красивый, как гей, в меру депрессивный, в меру циничный. Длинная черная челка все время падала ему на глаза, и он поправлял ее тонкими женскими пальцами, потом немного откидывал голову назад, соблазняя своей шеей, узким подбородком. Глаза у него были огромные, голубые, всегда немного удивленные и любопытные. Одевался он вообще феноменально: брюки на бедрах, рубашки с длинными рукавами и ко всему этому - незабвенные «камелоты». Он был великолепен. Но услышать от него, человека, знавшего ее всего пару дней, фразу вроде этой, равносильно потопу в Сахаре. Она чуть не выронила свой фрукт. «Что? Что он, черт побери, сказал?!» -Ты красивая. Очень. Люся (да-да, именно так его все называли, а о настоящем имени Пчелке узнавать было совершенно неинтересно) глубоко затянулся, потом положил сигарету в пепельницу вполне вероятно, что очень даже из золота, поднялся на ноги и встал перед ней. -Давай, покажу. Он протянул ей руку и помог встать. Пчелкиному удивлению не было границ, единственным объяснением такого его неадекватного поведения могли стать только излишки дареного коньяка… Ну что ж, это тоже версия. Теперь он обошел ее по кругу и остановился за спиной. Сначала ей показалось, что тот, кто сильно смахивает на гея, не должен был бы подходить так близко, во всяком случае она не должна была бы слышать его дыхание у себя в волосах, на шее… Ну да, только вот она почему-то слышала. И не только дыхание. И не только на шее. Сначала она собралась отодвинуться от него на безопасное расстояние, а потом пусть он сколько угодно рассказывает ей о ее неземной красоте, о которой она, естественно, до этого момента и не догадывалась. Но одного взгляда в сторону Вали хватило, чтобы изменить решение. Вместо того, чтобы отойти, она отклонилась немного назад и откинула голову Люсе на плечо. Ладно, посмотрим кто кого…
«Ровно, одинаково… Ветер, метро… Можно забыть, уже разрешили… Только не хочется… хочется… Нельзя… Черт. Кажется… Как сходят с ума? Как сводят с ума? Зачем прыгают с крыш? Для него… Немного не в себе, не сама… это не я, но так надо… Я знаю… Пальцы на ремне. Чьем?.. Что?.. Что слышал… За спиной и, кажется, дышал в затылок… стоял рядом… все равно, с кем рядом… значит, кажется… к черту… по губам… мимо… Отвести глаза… Опустить взгляд… мне смешно… я плАчу улыбкой… ну, посмотри… не сложно ведь… пожалуйста… хочешь - издевайся, но не молчи… что-нибудь… будь… рядом… этот день и еще завтра… и все, я обещаю, я ничего тебе не сделаю… мне не страшно… помоги мне… посмотри на меня… черт, ну посмотри же!!!»
Валя даже не смотрел на нее. И не только сейчас. Весь вечер, с того момента, как они встретились сегодня и пошли выбирать подарки для Люси. У него был День рождения, и отметить его он решил в узком кругу и в самом дорогом ресторанчике в городе. Время от времени он позволял себе жить на широкую ногу, и этот День варенья как раз и был одним из таких моментов. Она старалась. А Валя… Валя не заметил ничего. Ни длинной черной юбки из тонкого шелка, ни узкой кружевной рубашки цвета спелых слив, который так шел ей, ни того, как она уложила волосы. Ничего. А здесь, в кафе, он уже час болтал с этой чертовой полуголой официанткой, которая вдруг совершенно неожиданно и к неописуемой радости обоих оказалась его старой приятельницей. Но у Пчелки не было права злиться. Да, конечно, кто она такая ему? Знакомая. И все. Просто знакомая. Со знакомыми тоже можно спать. Какая, собственно, разница? Да никакой. Она и друг ее знакомого - это тоже в порядке вещей. На тот случай, если знакомый временно не доступен… -М-м, пачули… Я так и знал, - Люся блаженно прикрыл глаза и отвел ее руки назад. - У тебя ведь правда ничего с ним нет, да? - он прошептал ей это на ухо, касаясь кожи горячими губами. -Да, совершенно ничего. - Ей начинала нравиться эта игра. -Эй, Валя, посмотри, какая у тебя подруга красивая! - Он положил подбородок ей на плечо и хищно улыбнулся другу. Пчелка тоже смотрела на него. Смотрела, как он наконец обернулся, как посмотрел, как дрогнули губы и на секунду зажглись глаза. Он кивнул Люсе, потом, зачем-то выправив официантку, которая оставила их троих в пустой уютной комнате со свечами и коньяком на полу, поднялся на ноги и подошел к ним. Пчелка отлично видела, как хорош он был сегодня… Узкие черные джинсы все равно были ему широки, висели почти на бедрах, но падать не собирались - он всегда носил ремень с тяжелой пряжкой. Майка… н-да уж, майки бывают и пошире. Волосы до плеч… Глаза… Его глаза, казалось, знали все. Их нечем было удивить, они слишком много всего видели. Он ничего не искал в ней, просто смотрел. И она вдруг почему-то подумала, что чего бы эти глаза ни захотели, они все равно это получат. А если нет, то убьют. Или умрут сами. Он смотрел на нее. А ей пока не хотелось, чтобы он умирал. -Ну что, Валя, поделишься с другом? -Бери, если она не против. Кружевная рубашка. Как хочется дотронуться. -Зря ты так легко отказываешься. Она красавица, - шептал, вздыхал. Не шелк. -Да что ты? - вздернул брови, глаза снова загорелись. - Тогда давай сделаем так. Он сделал еще шаг вперед, встал совсем близко, потом, не спуская с нее глаз, медленно присел, поднял что-то с подноса на полу и также медленно поднялся, проводя глазами по всему телу. В руке он держал небольшой нож с резной рукояткой. -Надеюсь, красавица не боится крови. Кто первый? Он серьезно посмотрел на Люсю. Тот убрал голову с ее плеча, потом отпустил руки. -Я не буду. -Разве красавица этого не стоит? Ну же, Люся, будь мужчиной, всего-то какая-нибудь царапина, например, на ладони, немного крови - и она твоя. Это ведь всего лишь боль, правда? -Нет, ты же знаешь, что я боюсь! И тебе не советую заниматься глупостями. -Спасибо за заботу, но не могу же я от своих слов отказываться. Смотри, Пчелка, это для тебя. Он вытянул руку ладонью вверх, потом немного повернул ее к ней и поднял до уровня глаз. Кровь… Красная, но все равно бледнее, чем его губы… Она не заметила, когда на глазах появились слезы. Очень больно. За что ей это? Кровь, шелк… и он. Он сдержал слово. Теперь ведь ее очередь, правда? Она стянула с него майку. Тело, уже знакомое, горячее, татуировки… Плечи, узоры пальцами на груди, рукой вдоль спины, кровь на губах, его, ее, не важно… шея… волосы… он все знает… дальше… пальцы на ремне… ниже… руки на лопатках… сойти с ума… свести с ума… Где? В восточном ресторане. С кем? С его другом за спиной. Когда? Что за вопрос?! Сейчас.
Я непривычно долго просыпалась под мерное гудение компьютера. Не понимала. Не понимала, почему я его слышу и как я могла не выключить его вчера, если даже не включала. Хотя, конечно, эта пятница могла мне тоже всего лишь показаться… Ну да, с кем не бывает? А в остальном все было совершенно нормально. Нормальный запах знаменитого Машуткиного чая с лимонами и мелиссой, нормальный звон чашек, их с Темой нормальные голоса на кухне. Нет, не только их. Еще один, третий. Я долго пыталась понять, откуда мог объявиться этот третий, но память моя, как оказалось, не смотря на то что это было утро и то, что хозяйка его - полусумасшедшая истеричка, функционировал на пять с плюсом. Ва-лен-тин. Мне почему-то хотелось произносить его имя вот так вот, по слогам. И совершенно не хотелось укорачивать его до фамильярного с моей стороны Вали. Так значит Ва-лен-тин… Ну, будем знакомиться… Я открыла глаза и расплылась в довольной улыбке. Мне было до такой степени паршиво, что обрадовать меня могла только какая-нибудь гадость. Гадость и Валентин вдруг моментально стали двумя половинками одного целого, идеально гармонирующими друг с другом. Я не собиралась поливать его Машуткиным чаем и орать в лицо, какой он нехороший человек, или вытворять что-то еще такого же плана. Не мой стиль. Главное - получить удовольствие. Как - разберемся на месте. Я свесила ноги с дивана, потом уверенно стала на пол. Длиннющая ночная рубашка опустилась до щиколоток и пошуршала вместе со мной к компьютеру. Он действительно был включен, причем открыт был Word с моей так называемой книгой, то есть ее неоконченной электронной рукописью. Странички были прокручены до конца, до пустого белого листа, где я должна была начинать конец. Я еще не могла думать о том, кто включил комп и нашел в этом бардаке документ с текстом. Я как будто бы даже забыла все, забыла его… Нет, нет и еще раз нет. Не его, а про него, и не забыла, а просто не могла. Неужели каждый человек в мире, просыпаясь, помнит свой сон? Так почему я должна была?! Но он и не собирался забываться мной. Он оставил следы себя в комнате, причем вполне материальные следы: зажигалка на столе рядом с клавиатурой. И… и нож. И его кровь на нем. Впадать в истерику в 9 утра в субботу? Нужно было дождаться хотя бы вечера. Поэтому я закусила губу, взяла зажигалку, подобрала так и не тронутый со вчерашней ночи нож с пола и положил свое богатство в сумку: туда точно никто не влезет. Если не захочет быть выпотрошенным чем-нибудь более внушительным, чем нож для бумаги. Поэтому за улики моей возможной вменяемости я могла не волноваться. Я выключила комп и решила для себя, что уже достаточно голодна для того, чтобы пойти знакомиться с Ва-лен-ти-ном. Вот я и пошла. Они мирно пили чай на кухне и все еще трепались про Италию. Мое появление в ночной рубашке было воспринято каждым по-разному: Машутка от удивления сделала глазки а-ля «дадим фору блюдцам», Темич задал мне немой вопрос, на который я не удосужилась ответить, а Валентин… Странно. Можно было подумать, что так в общем-то и должно быть. Это если судить по его реакции. Но так было быть не должно, потому что с Машуткиными тряпками можно было сразу пожаловать на завтрак к Елизавете II , а Теме с Валентином - как минимум к премьер-министру. Ладно, пусть делает вид, что он продвинутый. Мне не жалко. Пока. Ва-лен-тин при свете дня оказался симпотяшным персонажем. Первая мысль, на которую наткнулась голова при виде этого чуда природы: на дворе снова конец 19 века, эпоха декаданса, и, что главное, мода на разнообразие в ориентации. Валентинчик был воплощением идеала того времени. Лицо, волосы, фигура, манеры… Нет, ну кто вам сказал, что это существо мужского пола?! Голос? А, да, голос подкачал. Но, может, именно голос и делал этого итальянского беженца таким… ну… таким, в общем. -Всем добренького утречка и приятненькой хавки. Пух. То есть Аля. -Доброе утро, Аля. - Тема решил, что последовать примеру невозмутимости своего друга будет самое оно. -Здравствуйте, Аля, как вам спалось, как ваше самочувствие сегодня? Так, играем в галантный век. Идет, это мой конек. -Вы не поверите, Валентин, но спалось мне на удивление потрясающе! На этой фразе я решила, что завтраки и лимонный чай на них никто не отменял, поэтому уселась прямо напротив моего дражайшего собеседника, налила себе чаю, подвинула тарелку с бутербродами поближе и преданно уставилась на него, всем видом подтверждая свое неуемное желание продолжить нашу беседу. -А как спалось вам, милый Валентин? Надеюсь, мой брат не упек вас в ванную и не заставил спать на полу и без матраса? Тема мученически закатил глаза, но встревать с манифестом Гринписа о защите прав родных братьев не стал. -Да нет, - Валентинчик справлялся с ролью на все сто, - я спал на потрясающе удобном диване в зале. -Вы представляете, я ведь тоже сплю на диване! Предел изумления на моей мордочке и всплеск ладоней в виду такого неожиданного, но, безусловно, приятного совпадения. -Как вы смотрите на то, что бы обсудить тему удобства сна на диванах? Валентин опустил голову, а когда снова посмотрел на меня, то мы оба не смогли удержаться от смеха. Тема с Машуткой, которые было притихли, напряженно вслушиваясь в наш диалог, теперь тоже смеялись с нами, но у них это было больше похоже на смех облегчения: они же не понимали, что это мы с ним такое делаем, вернее, что эта Аля делает с их гостем! Потом, все еще о чем-то переговариваясь, мы вернулись к прерванному завтраку. Улучив момент, когда Тема с Валентинчиком снова погрузились в воспоминания трехлетней давности, Машутка, используя систему всяких тайных и незаметных, как ей казалось, знаков, попыталась выведать у меня, как мне понравился наш гость. Я, пользуясь той же системой, попросила у нее пять минут на размышление. Потом я с чашкой в одной руке и печеньем в другой принялась беззастенчиво разглядывать Валентина. Естественно, он заметил это и естественно, как воспитанный человек, попытался вежливо сделать вид, что не заметил. Машутка (я видела это краем глаза, потому что ни на секунду не отрывалась от объекта наблюдения) пыталась меня остановить, но это не входило в мои планы. Я следила за ним, смотрела, как он нервно убирал тонкими женскими пальцами длинную темную челку с лица, как он пил чай, слушала, как он говорил. Потом поднялась со своего места и подошла к нему. Он замолчал и посмотрел на меня. Я взяла его за подбородок и чуть приподняла лицо вверх. У него были огромные голубые глаза, бледные губы. Он был красивым только для меня, для других - просто необычная игрушка, которую каждый хочет получить себе в постель. Интересного, чего хочет он? Я повернула его лицо к Машутке и покачала головой. -Знаешь, он очень красивый. Проблема только в том, что он уже не в моем вкусе. И мой внутренний голос мне подсказывает, что и я - не в его. Так что поклонника мне все-таки придется искать себе самой. Прости, Валентинчик, не обижайся. - Я почесала его за ухом, как кота. - Если бы я была твоей мамой, я бы тебя Люсей называла. Он вздрогнул, но ничего не сказал. А я развернулась и пошла в свою комнату. У меня было еще много работы до того, как совсем сойти с ума.
Я совершенно потеряла счет времени, а когда наконец случайно посмотрела на часы на панели задач компа, то не на шутку растерялась: было уже пол восьмого вечера. А когда садилась за комп - начало первого дня. Я писала больше восьми часов - это был мой личный рекорд трудолюбия. Просто мне почему-то казалось, что книгу нужно обязательно закончить к понедельнику, и никак не позже. Работать быстро, если это и правда было нужно, я умела. Проблема была в другом: я пока не знала, как закончить мой творение. Вариантов концовки было с воз и две, нет, даже три маленькие такие тележечки, но ничего из этого не подходило и казалось мне бредовым, глупым, примитивным и вообще каким угодно, но только не тем самым, что мне было необходимо. Пчелка заслужила достойного финала, а я, как назло, ничего не могла поделать со своей заклинившей на самом интересном месте фантазией. Мне показалось, что если я проведу за компом еще хотя бы секунд пять, я выкину его в окно. Я страшно дорожила этой железякой, поэтому вскочила со стула, выхватила из шкафа джинсы, майку и кожный пиджак, напялила все это на себя и помчалась куда-нибудь вон из этой комнаты, квартиры, дома… я бы и из этого мира не прочь была куда-нибудь смотаться. Да нельзя пока, не умею. За собой я оставляла пустое пространство: Валентин и мои родичи утопали еще днем выполнять свои культурно-развлекательные планы. В комнату ко мне, естественно, никто не совался. Я этому обстоятельству была только рада. Невыразимо. Спускаясь по тем самым пяти ступенькам, я судорожно решала, куда мне сейчас девать свою особу, куда податься, чтобы не очень пусто и не очень противно одновременно. Вышла из подъезда, зло хлопнула дверью, остановилась… Может быть, он даже ругал себя на чем свет стоит за то, что не носит часов и поэтому никогда не знает, сколько времени. Может быть он уже успел выкурить почти целую пачку. Может, он даже почти решился подняться и позвонить в дверь. Может, может, может. Он все может. Он может так просто стоять у моего подъезда и ждать меня там черт знает сколько, хотя в последнее время ждать - это моя привилегия. -Ну, где ты там ходишь? Он был недоволен, он, конечно, сердился. Но провалиться мне сквозь землю, если он был не рад меня видеть. -Извини, я что-то не помню, что мы с тобой договаривались встретиться. -Ты могла бы и догадаться, - это было сказано таким возмущенным тоном, что мне было уже почти стыдно за то, что я так медленно соображаю. -Ну что, пойдем? -Куда пойдем? -Туда. Ничего не скажешь, исчерпывающий ответ. Я внимательно рассматриваю его: сегодня уже побрился и одел другую майку с новым рисунком. А вот волосы расчесать поленился. «Правильно, а зачем? Я и так идеал». Последняя реплика штрихпунктирном высвечивалась у него в глазах на мой безмолвный укор его неряшливости. -Ну так что, идем? Я осталась стоять на том же месте, в нескольких шагах от него, а чтобы он не думал, что я собираюсь идти неизвестно куда без должных объяснений, засунула руки в карманы. Вот так. Не знаю, то ли ему действительно было лень объяснять что-то таким тривиальным способом, как разговорная речь, то ли не лень заниматься всякими глупостями, вроде не безрезультатных попыток меня соблазнить, но он повел себя как-то странно. Сначала миллион знакомых запахов, ближе всего запах сигарет, близко-близко… Губами, теплыми… по виску вниз… диагональю по щеке… и по губам… Сигареты могут пахнуть медом? -Теперь пойдешь? Я взяла его за руку, ту, что он вчера порезал, посмотрела на ладонь. Почему-то подумала, что рука у него очень теплая, хотя казалось, что обязательно должна быть холодной, с чисто писательской точки зрения. Потом пожала плечами. -Ну идем.
Я ожидала чего угодно, но только не затерянной в незнакомых дворах девятиэтажки. Тусклые фонари, последняя ночь лета. Спрашивать, зачем мы туда пришли, было пустым занятием, да я и не пыталась особо. Он привел меня на крышу. Я первый раз была так высоко на открытой площадке, но почему-то не боялась, а наоборот сразу подошла к краю. То ли Валя, то ли как-его-там-еще присел на корточки и теперь думал, хочется ли ему снова курить: положил пачку сигарет и зажигалку перед собой и периодически на них поглядывал. А я смотрела вниз. Девять этажей, цемент, трава, асфальт. Я прикинула, что сердце должно остановиться где-то на пятом-шестом этаже или даже немного раньше. И еще очень отчетливо представила себе лежащую там фигурку, которая совсем недавно была человеком, живым, настоящим. «Как же они отсюда прыгают? Зачем они прыгают с крыш?» Последний вопрос я нечаянно задала вслух. Вообще-то, он был риторическим, но тот, которого я про себя называла Валей, поднялся, подошел ко мне, стал рядом и сам спросил: -А ты как думаешь? -Не знаю… -На самом деле у каждого человека есть причина для того, что прыгнуть с крыши, или с моста, или порезать вены, таблеток наглотаться или бросить в ванную с водой включенный фен. Просто большинство считает, что все проблемы можно решить, хотя на самом деле они просто бояться. -Неужели кому-то может быть не страшно? -Знаешь, Пчелка-Аля, есть что-то такое, что намного страшнее девяти этажей и разможженой об асфальт головы. Они другого бояться… -Бояться отвечать за свои поступки, да? -И это тоже… А еще, - его голос укутывал кружевами и застилал глаза ночным шелком какой-то древней-древней легенды, тайны, которая была известна ему одному, - еще бывает так, что… Кто-то ищет придуманный им образ, ищет всю свою жизнь, сколько помнит себя, и никогда не находит. Ему очень тяжело, потому что он ищет не фантазию, не мечту, он ищет свою реальность, часть себя. И вот однажды, когда вдруг он находит его, свой идеал, оказывается, что у него совершенно не осталось времени, что отмеренное ему время подходит к концу. И тогда судьба бросает ему под ноги еще немного драгоценных секунд, минут, дней, чтобы прожить за них жизнь сначала, так, как он мог бы ее прожить. И все бы хорошо, но когда это время сверх нормы тоже начинает заканчиваться, человеку становиться ясно, что это должно завершиться. И не потому, что все как один твердят, что счастье не бывает вечным, кстати, не верь этой чуши, а потому, что все уже давно завершилось. И он решает уйти сам, уйти тогда, когда этого не хочется и не дожидаться снова того момента, когда жизнь опять станет в тягость. Они прыгают с крыш… Зачем? Для него, для того идеала, который все-таки позволил себя найти… Для него… Он замолчал. А я стояла и смотрела туда, вниз. И думала о том, что мне нужно закончить книгу до того, как начнется осень... ведь Пчелка так ждет ее…
Он подошел сзади, почти бесшумно, обнял за голые плечи, поцеловал их несколько раз, каждый, как будто последний, попытался согреть ее, безнадежно мерзнущую в одной простыне, своим дыханием. -Ты убьешь ее? Пчелка сидела в кресле, сутулясь над ноутбуком на коленях: у Люси было все, поэтому мысль о том, чтобы вернуться домой, даже не думала посещать ее. У нее было так мало времени, и так много всего нужно было закончить. -Ты меня отвлекаешь. Сходи пока к Люсе, к твоей официантке знакомой… как ее там… Колокольчик? -Не важно, можно и Колокольчик… Почему ты меня прогоняешь? - Он спрашивал почти обреченно, как будто знал, что ему так или иначе все равно придется уйти. -Я не прогоняю, просто мне нужно поработать, хотя бы несколько часов, а потом я освобожусь, и мы сможем пойти куда-нибудь или здесь останемся, как захочешь. Ладно? Пчелка обернулась к нему и довольно хмыкнула: одеваться ему, конечно, было лень, поэтому он только кое-как, не застегивая натянул джинсы с болтающимся ремнем, стоял босиком на голом полу, лохматый, серьезный, сонный, такой любимый, все еще теплый и скорее всего голодный. -Наверное, мой гражданский долг - самолично тебя накормить и уже только потом куда-то выпроваживать. Она дотянулась до его лица, провела рукой по щеке, погладила по волосам. Хороший. -Ты почему не оделся? Тебе тут не Гавайи. -А сама? Пчелка перевела взгляд на себя и только виновато пожала плечами: она действительно была не лучше, завернутая в жемчужного цвета простыню и с не менее растрепанной шевелюрой, чем у Вали. Она встала на колени в кресле и обняла его за шею: утром ей совершенно не хотелось изобретать велосипед и придумывать, как правильно вести себя с ним, она просто делал то, чего большего всего хотелось. Сейчас больше всего хотелось обнять его за шею. -Ты хороший, очень хороший… Он тоже обнимал ее, положив голову ей на плечо. -Мне все время кажется, что у нас с тобой очень мало времени. Мне так жалко его терять. Она закусила губу: ну вот, и ему кажется… И она быстро зашептала ему на ухо, греясь его дыханием у себя на шее: -Не знаю, может и мало, но эти два дня до осени, сегодня и завтра, они точно есть, ничего не случится до понедельника, все-все будет хорошо, я обещаю. Ты же мне веришь? -Я только тебе и верю. -Тогда пойдем на кухню, я приготовлю что-нибудь, что смогу… Хочешь чаю? Я видела у Люси есть… Лимонный такой, с мелиссой…
На кухне они долго сидели за столом, пили горячий чай из больших фарфоровых чашек, мерзли. Она рассматривал его порез на правой ладони, говорила о чем-то отвлеченно, вспоминала. Он слушал. Молчал. Курил. Потом ушел куда-то, не появлялся до самого вечера. Пчелка воспользовалась своим уединением в самых корыстных целях: она продолжила писать. Все так же сидя в кресле в одной простыне, кутаясь в зимнее ватное одеяло, она слово за словом складывала замысловатую мозаику судьбы, ничьей, потерянной, никогда не существовавшей в действительности. Или не существовавшей до того момента, как она стала ее сочинять. Вместе с ним было совершенно не важно, что пить, хоть чай, хоть воду из крана, но одна она пила кофе. Крепкий. Горький. Писать было невозможно легко, как будто ей диктовал кто-то. Все уже было выдумано раньше, все уже случилось где-то, а она всего лишь констатировала факты. Неизбежность… это страшно и грустно. И легко. Так легко. Когда Валя наконец вернулся, было почти восемь вечера. Облегченно вздохнул, так, как будто боялся, что ее могло там не быть. Не разуваясь зашел в комнату, сел рядом с ее креслом. Протянул ей маленькую пухлую коробочку с неимоверных размеров бантом. -Это подарок. Она улыбнулась, немного грустно. Трудно выглядеть счастливой, когда на глазах слезы. Он видел. Он понимал, понимал как-то по-своему. И ни о чем не спрашивал. Пчелка открыла коробочку. -Мармелад? Обычно ведь конфеты дарят шоколадные, на худой конец - зефир. -Тебе нельзя дарить то, что дарят всем. -Ну да, естественно, я уникальна. Она снова улыбнулась. -Только не говори, что ты мармелад не любишь! -Я и не говорю. Люблю потому что, нежно и трепетно. Она закрыла ноутбук и положила его на пол. Потом нагнулась к нему и обняла, уткнулась носом в его плечо. -Давай пойдем куда-нибудь, а? Ну куда хочешь, только отсюда уйдем. Он аккуратно перетянул ее на пол, усадил рядом с собой. -А Люся не обидеться? Она помотала головой. -Ну, чего ему обижаться. Может, наоборот, вздохнет с облегчением. -Да нет, ты его не знаешь… Но если хочешь, то пошли. Только куда? -Не знаю. Все равно. Повыше куда-нибудь, где людей не много. -Хочешь на крышу? -Хочу. -Тогда собирайся.
Обыкновенная крыша обыкновенной девятиэтажки. Пчелка подошла к самому краю и посмотрела вниз. Ну да, девять этажей, цемент, трава, асфальт. -Страшно? Он сидел чуть подальше и курил. -Да нет, не особо. Во всяком случае, пока. Она повернулась, подошла к нему, села рядом. -У нас с тобой сегодня какой-то суперидеальный день получился. -Да, может быть… А это плохо? -Да нет, не плохо. Просто на нас не похоже. Что-то не то. -Значит, нам обязательно надо поссориться? Она рассмеялась. -Специально не надо. Да уже и не осталось времени, чтобы ссориться. Куда мы потом пойдем? Он пожал плечами. -Ну, если очень хочешь, можно и ко мне. Пчелка оживилась. -Я ведь у тебя еще ни разу не была. -Не велика потеря, ничего там интересного нет. Постель - три матраса на полу, везде стопки дисков и журналов и плотные шторы на окнах. -Жуть. Но мне интересно. По-моему, у тебя отличная берлога. -Это только так кажется, хотя, чего скромничать, я там все сам делал, поэтому мне не может не нравиться, - Валя улыбнулся. - Хотя лучше бы нам к Люсе вернуться. -Ничего не лучше. Только если ноутбук его забрать. -Но ты же сама говорила, что у нас есть два дня. Один уже заканчивается, а второй ты собираешься писать? Это не честно! -Да не волнуйся ты, мне всего пару предложений осталось, просто над ними надо немного подумать, не так уж это и долго. -Ну да, может быть… Маленьким сигнальным огоньком в воздухе блеснул окурок сигареты. Он обернулся к ней лицом. Провел пальцами по пересохшим губам, поднял на нее глаза. Как еще объяснять? Как еще просить? Шелк не сравниться с ее кожей, кружева не заменят его голоса. -Ты нужна мне… ты мне так нужна… -Зачем? -Я не знаю… просто мне очень важно знать, что ты есть… и что я тоже тебе хотя бы немного нужен… Нужен? Он дотронулся губами до ее виска, долго не мог заставить себя оторваться. Потом полушепотом, полубредом, в волосы, в ночь: -Я знаю, это я виноват… я не понял сразу… может, испугался… тебя испугался… я ведь ничего не умею… я не знаю… не знал… я никогда не думал, что та, кто мне нужна, будет похожа на тебя… я не искал тебя… даже не ждал… а потом ты просто появилась… из ниоткуда… из утра и тумана… я не знал, что должен делать, как себя вести… только не уходи сейчас… только не сейчас… и не завтра… я все сделаю… я уже учусь… ты… я только тебе и нужен… я хочу остаться… Она просто слушала, просто куталась в дорогую ткань его голоса. Что ей было ответить? -Ты не должен был меня тогда спасать. Он посмотрел на нее растерянно. -Мне бы не пришлось дописывать эту мою книгу. -Но ты и сейчас можешь не дописывать. -Нет, теперь я должна. -Я сделал что-то не так? -Это не ты, это я. Жалко только, что обвинить все равно некого… Он все еще смотрел. Как еще объяснять? Как еще просить? Пчелка потянулась к его губам. Так просто было делать то, чего больше всего хотелось. Целовать его губы, наконец-то целовать его. Пока можно… Уже можно…
К черту всех реалистов и прагматиков: пусть это будет сказка... да, сказка, и чем меньше правдоподобия, тем лучше... сказка... сказка о двух сумасшедших и о полупустой квартире, сказка о теплом коньяке и шелке, сказка о пьяной ночи, последней, оставшейся у лета, бессонной ночи, теплой, бредовой... Раздевать... как все знакомо... друг друга... стянула майку... расстегнул рубашку... снова кружевную... чертить губами линии тела... целовать пальцами... как сходят с ума? как сводят с ума?... вот так... И он был всегда, только он и был... и также целовал, сводя с ума и сам становясь сумасшедшим от ее поцелуев, заставлял ее замирать от восторга и почти терял сознание от ее нежности, дразнил дикой красотой и голодом в глазах, он, одержимый запахом ее кожи, околдованный каждым прикосновением ее рук... не сдержаться... все так тонко... Мир остановился, замер, боясь им помешать... только мало этого старого мира, мало одной летней ночи... Ее мало, так мало... и так много... Она - все... и ничего... только этот запах, странный, почти осязаемый аромат лимонов и кофе, хвои и пачули... Даже если это все просто сон, даже если неправда, даже если он вдруг проснется, а ее не будет рядом, он... ведь с нею он умрет... да нет, нет, черт, нет!!! Он не сможет так, не сможет, без нее он умрет еще быстрее... Просит ее обнять, и она, не удивляясь, ни о чем не спрашивая, прижимает его к себе, жжет горячей кожей, водит руками по спине... -Ничего, все еще будет... может быть, даже хорошо, а может, вообще не будет... Но это не важно, зверек, не важно, просто так получилось... Не думай об этом, не пытайся понять... Так должно быть, так правильно, веришь? Ну, что за глупости! Конечно, я тебе не нужна... -Нужна, нужна, нужна... -А вот это уже не правильно... Но, в любом случае, у нас с тобой есть еще один день, еще целый день, представляешь? И, значит, завтра мы снова проснемся в одной постели, точно... Не бойся, зверек, спи... -А ты? -Я уже сплю...
-Ты убьешь ее? -Я не могу…
-Ты убьешь ее? -Я должна…
Ночь за окном таяла, превращаясь в серое бледное утро. Еще одно утро, похожее на все остальные. В чашках заканчивался кофе. У него заканчивались сигареты. Он держал ее в пальцах, не зажигая, уже несколько минут. Снова думал о чем-то. И молчал. -Может, ты мне все-таки расскажешь? Он поднял на меня глаза, но вопросу не удивился. Как положено в таких случаях переспросил: -Что расскажу? Мы сидели на полу в полупустой комнате, одной из двух в его квартире. Второй была кухня. Мы пришли сюда всего пару часов назад, замерзшие, пустые. Я думала о книге, которую я наконец-то смогу закончить. Сначала мне действительно казалось, что и эта крыша, и его пример о человеке, живущем в своем собственном мире - это всего лишь случайности, которые невольно помогли мне мысленно завершить сюжет. До конца оставалось всего с десятка два предложений, и за то время, что мы просидели с ним вот так друг напротив друга с чашками крепкого кофе, я несколько раз успела перекрутить это концовку в голове. И чем дольше я об этом думала, тем больше мне становилось не по себе. Он угадал мои мысли, идеально подобрал и место, и сюжет. Откуда он может это знать? Я вздохнула и поставила чашку на пол. -Та история… вернее, пример, который… ну, то, что ты говорил мне там, на крыше… Скажи, это ведь были не просто твои мысли на тему суицида, да? Так на самом деле с кем-то случилось? С кем? Он вспомнил о своей сигарете и закурил. Потом нагнулся ко мне и, заглядывая в глаза, вкрадчиво поинтересовался: -А ты не догадываешься? -Я его знаю? Или ее? Он улыбнулся как-то странно. Выпустил дым, потом опустил сигарету в свою чашку с остатками кофе, взял с пола почти пустую пачку и закурил еще одну. -Пчелка-Аля, ты любишь сказки? -Почему ты меня все время Пчелкой называешь, это же… Он снова наклонился ко мне, дотянулся ладонью до губ и, легко касаясь теплыми пальцами, заставил замолчать. -Каждый человек в каком-то смысле герой чьей-нибудь книги. Кому-то везет стать персонажем старой доброй сказки с неизменным хеппи-эндом, а кто-то, как мы с тобой, попадает в сумасшедшую историю. В нашем случае это история девушки, которая должна была родиться намного позже, к ее появлению в этом мире ничего еще не было готово. И она потерялась здесь и не нашла ничего лучше, чем придумать себя заново, помечтать о том, как все могло бы быть, если бы она была такой же, как все, такой, какой должна была быть… а не влюблялась бы в дождь и не целовалась с ветром… Я, не отрываясь, смотрела на него. О чем он говорит? Что это все значит? Меня что, кто-то придумал? Но я же есть, я дышу, двигаюсь, думаю. Я все понимаю… Разве так бывает? А он? Его тоже придумали? Но кто? -Ты называешь ее Пчелкой, вообще-то, ее все так называют… -Не может быть, я же придумала ее… Нет, конечно, в ней есть что-то от меня… Но ведь ее не существует! -А почему ты в этом так уверена? Вторая сигарета отправилась в ту же чашку, что и предыдущая. -Я вот, например, не могу о себе сказать того же. Наверное, я снова сходила с ума. Внезапно мне пришла мысль, что это происходит со мной, потому что так положено по сюжету, что моя жизнь расписана на несколько мгновений вперед. И что от меня ничего больше не зависит. Как кукла… -А что будет дальше? Мне хотелось, чтобы он рассмеялся и сказал, что пошутил и какая я глупая, что поверила. Но он не смеялся. Только улыбнулся немного. -Я не знаю, это ведь не моя книга. Но она уже все решила… Знаешь, у нее ведь тоже не было выбора. Есть, кстати, еще один человек, еще один я, ему еще предстоит решить, что делать… Решить и за меня тоже. Ты ведь понимаешь, что у нас с тобой нет права голоса… Хотя его никогда и не было. Что бы ты ни сделала, это было придумано ею. -Откуда ты обо всем этом знаешь? -Когда-то она так захотела… Оцепенение длилось не долго, не смотря на весь абсурд того, о чем говорил Валя. Я вдруг поняла, что знаю, что должна делать. Или что она, Пчелка, хочет, чтобы я сделала. Что было одним и тем же. -Можно я попользуюсь твои компом? Он пожал плечами. -Да, конечно. Компьютер стоял прямо на полу. Я подползла к нему, включила и пристроилась к клавиатуре. Не знаю, сколько я просидела так, печатая слово за словом. Я вообще плохо понимала, что делаю. Те двадцать предложений, которыми я собиралась закончить свой рассказ, вдруг приобрели совершенно другой смысл. Валя не отвлекал меня, не пытался ни о чем спрашивать, хотя это все касалось и его тоже. Он сходил на кухню и принес мне еще одну чашку кофе. Когда я закончила, он уже успел остыть. Потом все было просто делом техники: сделать несколько копий, сохранить их по разным почтовым ящикам, и отослать один экземпляр в частную редакцию одного моего знакомого. Все. Я взяла в руки чашку, надеясь согреться, но, естественно, у меня ничего не получилось, руки все равно мерзли. Я повернулась к Вале. Он тоже смотрел на меня, курил, растягивая последнюю сигарету на максимальное количество минут. -Когда надо что-то сказать, а что сказать - не знают, обычно морозят всякие глупости… Знаю, обычно девушек угощают конфетами. Или, в крайнем случае, зефиром в шоколаде… Но если я тебе предложу мармелада, ты не будешь считать, что я идиот? Просто ты ведь не такая… А я почему-то заплакала.
Утром она, конечно, проснулась первой. Не обиделась, просто посмотрела на него. Потом отвернулась. Села в кровати, если так можно назвать три сложенных один на одном матраса, подтянула колени почти к подбородку и задумалась. Пчелка уже чуть было не потянулась к его сигаретам и зажигалке, которые лежали рядом с джинсами на полу. Но вовремя вспомнила, что, в общем-то, не курит. Недавний опыт с кальяном не в счет. Она понимала, кожей чувствовала, что должна уйти, причем уйти сейчас, пока он еще спит… Уйти… Куда ей уйти? О том, чтобы вернуться домой, и речи быть не могло. И вообще, где этот ее гипотетический дом? Там, где братик со своей сумасшедшей женой ждут ее не дождутся с чашкой чаю и испуганными глазами… Нет, туда она точно не пойдет. Да и не успеет теперь. Можно было бы пойти к Люсе… Это и правда было то, что надо, лучше не придумаешь. Ну конечно же, просто уйти к Люсе, дописать там книгу, просто дождаться ночи. Но ведь она обещала… Она прижала руками голову к коленям и чуть не плакала от злости на себя. Думает только о себе, а он… Он же не виноват, ему и так плохо, а она даже элементарного обещания сдержать не может. Но если он проснется, он не отпустит ее никуда… Значит, ей придется соврать. Она снова обернулась к нему и, не сдержав удивления, вскинула брови и растерянно улыбнулась: он не спал. Лежал, положив руки под голову, и внимательно на нее смотрел. -И давно ты так занимаешься рассматриванием моей спины? -Но ты же не тешишь себя надеждой, что проснулась первая. - Губы совсем чуть-чуть расплылись в довольной улыбке. Он почему-то злился. -Ну, вообще-то, я именно так и думала. -Ошиблась. Он помолчал немного. -Куда ты собиралась идти? -Что? - Пчелка не верила своим ушам. Как он мог догадаться?! -Ты и не собиралась выполнять обещания, да? Ну конечно, ты права, это совершенно не обязательно. Вот только ты зря меня жалела. Я не так мало знаю и не так беззащитен, как тебе кажется. Что ты сейчас собиралась сделать, когда обернулась ко мне? Поцеловать на прощание, а потом смыться к Люсе? -Да, - ну а что еще она могла ответить? -Вот видишь. Он приподнялся на локтях и случайно, а может, и нет, задел ее плечом, издеваясь горячей кожей, теплым запахом волос. Невесомо касаясь пальцами рыжих прядей, откинул их вперед. Поцеловал шею, долго, терпеливо, настойчиво, испытывая на прочность ее нервы. Она вцепилась пальцами в простыни. Она должна уйти. -Р-р-рыжая, - выдохнул сладко, шелком по шелку, тихо плел дальше узор из слов, одновременно чертя пальцами цветы на ее голой спине. -Я знаю, ты должна дописать книгу. Ты допишешь ее. Сделаешь то, что захочешь. Но время еще есть, так много времени, правда ведь? Ты не хочешь меня обнять? Ладно, не надо, тогда я все сделаю сам. Кажется, он улыбнулся. Запустил пальцы в волосы и запрокинул ее голову назад, повернул лицом к себе. Он не целовал губы. Все, что угодно: тонкую кожу щек, висков, шею, плечи, но не губы. Он никуда не торопился, у него действительно было время. -Ты не понимаешь, мне нужно идти. Я не успею… -Зато я успею. Я должен что-то от этого получить. Р-р-рыжую… Руки предательски дрожали. Он должен что-то получить… -Хочешь рыжую? Теперь она сама потянулась к его губам, поняла, как хотела этого. Ядовитый мед… Он убивает ее время, он целует, играет… И опять тот же голод в глазах. И рана на ладони. Для нее… -Так ты только делаешь себе хуже… И убиваешь меня… Он рассмеялся, разливая по спине длинные чернильные волосы. Облизнулся. -Да, каждый раз, снова и снова… Но умирать - это так красиво… И так сладко… Целовал он ее, все еще смеясь.
Лес, снова этот лес... Странный сон. Здесь, наверное, всегда такая вот ночь без звезд и с коктейлем запахов из ее воспоминаний. Не важно, что она не любит его - все равно это ее лес. На этот раз отыскать костер и его рядом с ним было делом нехитрым. Только теперь он пил не чай, а почему-то коньяк. Но из того же деревянного кубка. -Хочешь? -Не знаю... - Она засомневалась: алкоголь - явно не ее стихия. - Только если немного. -Как скажешь. Пчелка присела рядом, точно так же, как и миллион дней назад в таком же вот сне, взяла из его рук кубок с запахом ванили, сделала один глоток, потом другой. -Нравится? - Он заглядывал в глаза, гладил волосы. Хороший. -Нравится. -А коньяк? Она улыбнулась. Хороший. Такой хороший. -Ну, ложись, ложись. - Она вытянула ноги, и Валя положил голову ей на колени. А она принялась копаться у него в волосах. -Почему ты не сказал мне раньше, что знаешь? Почему ты сейчас ничего не говоришь? -Но ведь это ничего бы не изменило. И тем более не изменит теперь. А так все было похоже на сказку, красивую, хоть и без праздника с фейерверком в конце. Да я ведь до сегодняшнего утра и не понимал толком, что со мной такое происходит, что я уже ни чему не удивляюсь и знаю, что будет дальше. А ты правда уйдешь? Она кивнула: -Правда. -А что я буду делать? -Ждать. Потому что когда закончится дождь, обязательно пойдет снег. И ты просто найдешь меня. Если захочешь, конечно... -Я уже хочу... -Спи, зверек, еще рано. Спи...
Злая... Уйдет, все равно ведь уйдет. И он ничего не сможет сделать. Поздно... Она все равно уйдет. Он боялся уснуть, боялся закрыть глаза. Боялся смотреть на нее, так боялся... Он чувствовал время. Он дышал запахом ее кожи. Время пахло ее кожей. Когда она проснулась, вечер еще только начинался. Невероятно прекрасное и грустное время. Пчелка посмотрела на него, поискала глазами его настроение - то единственное, что она не смогла бы и не хотела придумать. Поднялась с постели и собралась идти в ванную. Но на полпути передумала и вернулась. Смыть с себя следы цветов, которые он так талантливо рисовал на ее спине, следы губ по коже, как по сердцу, по больной его глазами памяти - это было слишком даже для нее... Злая... Она долго одевалась перед зеркалом: длинная шелковая юбка, еще одна кружевная рубашка. Она не стала расчесывать волосы, не стала красить ресницы, но зато долго оправляла одежду и пальцами улаживала рыжие пряди в некое подобие прически. Он пытался отвернуться, заставлял себя, злился... и не мог. Не мог не видеть ее. Под длинными ресницами, в бликах света на окне, в нем, даже в нем самом - она была везде. И он, зверея от бессилия, смотрел на нее, смотрел, смотрел, смотрел до боли в глазах. И молчал. Она наконец подняла с пола ту же самую сумку с длинным, до пола, ремнем. Еще раз посмотрела в зеркало. Почти восемь. Опять восемь. Невероятно прекрасное и грустное время. Вечер. -Ты мне оставишь что-нибудь? Разорванная тишина хлесткой пощечиной ударила по лицу. Глаза стали теплыми и влажными от слез, которых не должно было быть. Пчелка подошла к нему, нагнулась и шепнула что-то на ухо, поцеловала висок и еще раз растрепала и без того растрепанные волосы. -Только не иди за мной, ладно? -Ты можешь остаться? Ты же можешь, скажи, что можешь! - он умоляюще смотрел на нее. -Ты все знаешь, не пытайся обманывать себя - глупое и бесполезное занятие... Не скучай. Когда за ней захлопнулась дверь, он все еще сидел по-турецки на постели и смотрел в одну точку на стене. Все казалось каким-то неправдоподобным, как будто он со стороны наблюдал маленькую комедию из чужой жизни чужих людей, которая никогда не станет его реальностью. Но реальность не спрашивает разрешения, можно ей стать твоею или нет. От нее даже не пытаются спрятаться: она внутри, там, где совсем недавно была она. А теперь там пусто, действительно пусто... Сначала он разозлился. Воздух все еще кружил голову ее запахом: пачули и черт знает что еще разрывало грудь при каждом вдохе и больно отдавалось в висках. Он бросился к окну, распахнул настежь форточку: хотелось скорее избавиться от пропитанного ее дыханием воздуха. Ничем заглушить его было нельзя: он сроду не пользовался одеколонами и, естественно, не держал у себя никаких освежителей воздуха. Тогда он стал осматривать комнату в слабой надежде, что она могла что-то забыть: расческу, какой-нибудь блокнот, дурацкие ментоловые конфеты - что-то, что можно было бы сломать, порвать, растоптать, сжечь, хотя бы просто выбросить в окно. Но, конечно, ничего не было. Он бессильно опустился на колени и схватил голову руками... Так хотелось плакать, но он уже успел забыть, как это делается. Он не знал, что будет дальше, он не помнил ничего из своего прошлого. А настоящее - это четыре стены, ее запах и губы на виске. И обещание снега откуда-то из снов. У него нет даже права умереть: он просто знал, что ничего не получится. Он дополз до своих сигарет на полу и закурил. Что дальше? Она... Все, что осталось - это она. Жить ее воспоминаниями, видеть ее глазами. Кто-то когда-то научил его... Может, это тоже была она. Любит он ее или не любит - это так неважно. Куда важнее то, что она нужна ему. Нужна. А ее нет. Зато скоро, очень-очень скоро будет дождь... и ветер... а каждый порыв ветра - это ее поцелуй... и каждая капля дождя - ее слеза на его лице... Это всего лишь осень... Это всегда она...
Книгу Пчелка дописывала уже здесь, на крыше, в ноутбуке, прихваченном у Люси. Он не возражал. И не удивлялся. Как же все просто... И теперь хотя бы она, Аля, будет счастливой. Она пока этого не понимает, ей кажется, что есть что-то неправильное в смерти, но со временем все встанет на свои места. Она поймет, обязательно поймет. И он поймет. А Валя... Он и так понял. Хорошо, что не надо было ему ничего объяснять... Только вот когда она успела ему рассказать... В одном из снов? Может быть... Но теперь не важно, совсем не важно... Она снова подошла к краю и посмотрела вниз. Девять этажей, цемент, трава, асфальт. Только она этого уже не увидит. Будет небо, будет ветер и холодные ладони... Она и так задержалась: целая неделя взаймы у смерти - неслыханная щедрость с ее стороны, но долги нужно возвращать. Она закрыла глаза и почему-то снова мысленно вернулась в свой лес. Он откуда-то из темноты смотрел на нее. -Ты уходишь? Злая... -Ты найдешь меня... Она открыла глаза и посмотрела вверх. Начинался первый осенний рассвет, хмурый, неприветливый, тихо плакал о чем-то своем дождь. Три капли на лице. Слезы... нет, не слезы... Это подарок. Она раскинула руки, обнимая холодный воздух, сделала еще шаг вперед... -Здравствуй, осень! Это для тебя! Девять этажей... Цемент... Трава... Асфальт...
Что должно было произойти после того, как я закончила книгу? После того, как я узнала, что меня придумала героиня моей истории? Может быть, я должна была в очередной раз сойти с ума. Или у Вали должна была поехать в крыша. Тогда мы бы точно убили друг друга. Или сделали еще какой-нибудь милый пустячок... Я не знаю, планировалось ли во всей этой истории утро первого сентября или нет, но, так или иначе, оно все-таки наступило, без вступительных речей, без громких предупреждений. Просто когда я снова открыла глаза, была уже осень. Значит, мне нужно было в институт. И еще зайти в редакцию, и еще... В общем, я почему-то была жутко рада всем этим намечавшимся событиям. Вале тоже надо было что-то сделать. Первые вести из нормального мира живых людей. Значит, он все еще существует. Было время, и не раз, когда я просто ненавидела его, но сейчас было как-то необъяснимо легко и так нужно вернуться туда... Мы с Валей решили, что если к концу дня мы все-таки не решим сбежать от прошлого сломя голову и захотим увидеть друг друга, то встретимся на той же крыше, куда он водил меня в субботу. Субботу? Прошел всего день, а мне уже казалось, что от этой сумасшедшей истории меня отделяла целая жизнь... Хотя так ведь оно и было. Пчелкина жизнь стала залогом наших жизней, границей между той самой реальностью и ее изнанкой. Она сама так хотела. Но все-таки она не учла кое-чего: я изменилась, сначала где-то внутри, но этого казалось мало. Я уже больше не могла, да и не хотела воспринимать старый добрый мир, такой уютный и теплый, по-прежнему. Я непривычно долго для себя собиралась у зеркала, не накрасила глаза, и вместо того, чтобы как обычно воспользоваться примитивным прибором для расчесывания волос, то есть расческой, я вручную в прямом смысле этого слова соорудила на голове некое подобие прически медузы Горгоны. Странно, но Вале понравилось. А потом уже, по пути из института в редакцию, я зашла в магазин и купила два пакетика хны, подумала немного и купила третий. В редакции я задержалась недолго - нужно было еще кое-что быстро доделать, подписать какие-то бумаги. В общем, я уходила оттуда, решила поискать какую-нибудь работу на дому. Возвращаясь в норку Темича и Машутки, я забежала еще в один магазин и после получасовых поисков все-таки победно взвыла: нашла кружевную рубашку цвета спелой сливы. Не знаю, с чего я решила, что это именно то, что мне надо было больше всего на свете, но все-таки радовалась как ребенок. А потом еще выяснилось, что это тряпочка жутко идет к моему новому цвету шевелюры… Когда вечером я вскарабкалась на крышу, он уже ждал меня, курил, улыбался, хвалил ржавчину на волосах, притащил еще коробку мармелада... Странно, губы у него вместо обычно коньяка пахли тогда яблочным табаком для кальяна. Хотя мне могло и показаться... еще бы, откуда мне знать, как пахнет кальянный табак... Конечно, я могла бы спросить у него самого. Но вообще-то мне было не до вопросов...
Бесконечность... Так трудно удержаться на грани между реальностью и мечтой, между той жизнью, которой живут миллионы и изнанкой, о которой мало кто знает. Тонкая-тонкая граница жизни и смерти... Смерть, в отличие от жизни, не так бессмысленна. У смерти всегда есть повод, если подумать... Те, кто боится ее, не знают, как она прекрасна... Дикий, больной восторг, адское наслаждение... Навсегда между пошлостью и красотой, на самом краю сумасшествия, на грани души... Пойдем со мной... Ты ведь помнишь, как это делать...
Время... Сколько времени уже прошло? Когда он проснулся? И сколько он еще будет так сидеть на постели и до рези в глазах всматриваться в темноту ночи вокруг него? Когда? Когда это закончится? И хочет ли он, чтобы это закончилось? Он посмотрел на сигареты, минуту колебался, потом резко дернулся за пачкой, быстро закурил, тонкой струйкой выпустил дым изо рта. Стало немного спокойнее, еще не хорошо, но все-таки лучше, чем ничего. Что случилось? Ничего такого, из-за чего нужно было бы нервничать: ну, подумаешь, проснулся ночью. Может, приснилась Бритни или съел какую-нибудь гадость перед сном... Нет, ничего ему не приснилось. Он мерз всю осень, кутался в два одеяла, пил только закипевший кофе и все равно мерз. Уже думал, что это новая болезнь такая, когда все время холодно. Но это все было не серьезно, он перестал обращать внимание и почти привык. А сегодня он проснулся именно от того, что его что-то согрело. Да, именно что-то: он уже успел убедиться, что по каким-то неведомым причинам сам он тепло почему-то не вырабатывает. Он резко сел в постели, провел ладонью по лбу и вдруг понял, что она теплая. Нет, не просто теплая, а горячая, как будто... Еще очень тепло было спине и плечам. Несколько минут он сидел не двигаясь и почти не дыша, пытаясь понять, что такого странного может быть в горячих ладонях. А потом... потом тепло руки, ЕЕ руки, по затылку, шее, позвоночнику, снова вверх... он не мог не оглянуться. Чтобы увидеть ночь и тишину. -Пчелка... Осень вот-вот должна была сдаться зиме. Так всегда бывает: листья уже не падают, а снег еще не идет. Все еще не идет этот чертов снег! Теперь он уже точно знал, что не заснет. Во всяком случае, до утра. Почти три месяца... Она даже не снилась ему. Ее просто не было... она была везде. Он так хорошо помнил один вечер, год назад. Девочка в длинном шарфе и с сумкой до пола. В чьей-то гостиной они вдвоем пили коньяк, она, незнакомая и немыслимо родная, клевала носом у него на плече и сонным голосом рассказывала, что пока не найдет одного человека, ни за что не сможет умереть. Рыжая... Она тогда улыбнулась куда-то в приглушенный свет свечей и спросила, хочет ли он, чтобы она искала его. И точно так же провела рукой по спине, как этот теплый воздух - его ночной бред. Теперь уже, через год, они действительно встретились случайно. Он не сразу узнал ее. А потом уже не мог и не хотел ей ничего говорить. Она вспомнила слишком поздно, чтобы спасти свое бессмертие... Она его нашла. Он снова потянулся к пачке и тихо выругался: естественно, это был самый подходящий момент для сигарет, чтобы закончиться. Идти за ними в магазин, который работал и ночью, одновременно хотелось и не хотелось. Не хотелось, потому что лень, конечно. Но, с другой стороны, если уж не спать, то хотя бы курить. Он быстро встал, нашарил в темноте джинсы и рубашку - неоправданно легкие тряпочки для середины ноября, кроссовки, шарф, пальто. Проверил в кармане наличие мелочи и наконец закрыл за собой дверь. Магазин построили совсем рядом: ему хватило десяти минут, чтобы закончить шоппинг за двумя пачками сигарет и дошагать назад до дома. Подъезд, пять ступеней, лифт, кнопка... Праведный гнев: "Неужели нельзя купить себе лампочку, а не выкручивать ее каждый раз отсюда... и не лень же им плоскогубцами эту решетку долбать..." Он хотел закурить уже в лифте и наплевать на общественное мнение о вреде пассивного курения. В общем-то, он это и собирался сделать, просто не успел дотянуться до кармана... Вздрогнул. Лифт остановился... Снова тепло на спине... Рука, настоящая рука под рубашкой... пачули... медом по губам... -Ну, скажи что-нибудь, я скучаю по кружевам... Он не задумывался о том, что делает. Он не пытался ничего понимать. Просто было тепло, так тепло... Ладони жгут нежнее ветра. А он шепчет сказку... В лифте тоже бывает ветер. Он привычно нашел губами шею, руками - пуговицы на рубашке... ведь знает, какого цвета... -Лучше умереть с тобой, чем без тебя... -"Да, каждый раз, снова и снова… Но умирать - это так красиво… И так сладко…" Это твои слова... -Тебе было больно? -Не знаю. Или не помню. -Ты долго ждала? -Не очень, я знала, что они закончатся... -Ты ведь уйдешь, да? Не уйдешь, не уйдешь... Ты - мой сон? С кем ты сейчас? -С тобой... и для тебя...
Завтра пойдет снег. Зима на грани, она больна снегом и инеем на ресницах. Под опущенными веками одна и та же сказка про старый лес, и шелк, и кружева. Иногда с этим тоже можно жить... Только завтра все равно пойдет снег...
18 ноября 2003 г. |
