Тёмная Вечность

Валтимо Куума и Ласкимо Кюльмя по фамилии Сюдян переживали двадцать первую зиму в своей жизни. Соседи опять слушали какую-то невыносимую песню про любовь и Ласкимо вновь рыдала, уткнувшись носом в плечо. “Я не хочу быть блондинкой”, - повторяла она.

Валтимо присела около утирающей слезы сестры, держа в руке чашку молока.

Ласкимо принялась плакать с утроенной силой, отчаянно размазывая тушь по щекам. Из соседской квартиры донеслось: “Люблю каждую твою слезинку и кровинку”. Блондинка совсем сникла и опустила голову на подлокотник кресла-качалки.

Ласкимо утвердительно покачала головой.

Сестры одновременно посмотрели в окно. Во дворе мальчишки пинали пьяного старика. Одиннадцатилетний Микко в кроличьей шубе с размаху нанес удар под дых, рассчитанный как финальный, но старик скрутился улиткой и попытался приподняться. Тогда десятилетний Туоми выхватил из его руки бутылку и разбил ее о дедовскую голову. Фонтан багровой крови хлынул на снег, дети отпрыгнули. Туоми назидательно ухмыльнулся, удовлетворенно задрав подбородок. Он обнял Микко и они похлопали друг друга по спине. Осколок бутылки достался признанному победителю в качестве трофея. Мальчишки оскалились, как маленькие зверята, и, брезгливо пнув добитую тушу напоследок, направились в сторону бара. Навстречу им ковыляла женщина в рыжей дубленке. Горстка малолетних гладиаторов и дубленка поравнялись. От кучки юнцов отделился Микко и кинулся навстречу женщине. Она присела и ласково обняла мальчишку. Поцеловала в лобик, поправила его выбившиеся из-под шапки белоснежные кудри, ущипнула порозовевшие на морозе откормленные щечки, затянула потуже связанный бабушкой (мир ее праху) шарфик и поддернула шубку. Спросила что-то и малыш ангельски улыбнулся, повис у нее на шее, прижался губами к щеке. Они еще раз обнялись, продолжая так же божественно улыбаться. Она сунула ему булочку и помахала рукой. Микко побежал к товарищам, несколько раз обернувшись на нее. Рыжая женщина снова умиленно улыбнулась, что-то сказала себе под нос и похромала к подъезду.

Вообще, сестры были в хороших отношениях с своими соседями через стенку: супружеской четой карликов-магов Руной и Ирьё. Конечно их эксперименты со всеми видами магий, особенно разговоры с душами усопших часа в четыре утра, маринование рыбьих глазниц в трехлитровых банках или высушивание крыльев летучих мышей на балконе, доставляли мало радости. Но тем не менее, близняшки старались отнестись к этому с пониманием. Валтимо заняла жесткую позицию “пусть химичат себе сколько угодно, лишь бы меня не касалось”, а Ласкимо благовейно внимала труду старичков и почитала это искусством. Контакт с магами-любителями был установлен дипломатический: сестры подарили им кондиционер в комнату и вытяжку на кухню, чем оградили себя от ароматических вмешательств, а старички, в свою очередь, презентовали им комплект по обороне от потусторонних посягательств. Он включал в себя куклу Анну Марию (без глаз), пучок каких-то трав в форме креста, глиняного сидящего человечка (копия Мыслителя Родена, только засунувшего себе кулак в рот и держащего в руке череп собаки) и посвечник, обмотанный кожей неопознанной змеи, весь в неувядащих цветах, на страусиной лапе. Жили они так тихо-мирно с девятнадцатой до двадцатой зимы.

Двадцатая зима, тридцать пятый день от начала.

Ласкимо чинила анемометр, а Валтимо вязала носки на зиму для домовых. Внезапно обе сестры посмотрели в окно. Две крошечные тени прорывались через снежный буран, таща на канате пятно в два раза больше их. Свет подьезда опознал в тенях Руну и Ирьё, завернутых в клетчатые пледы, а в пятне – холодильную камеру, какие стоят в магазинах.

Маги исчезли в подъезде и сестры вернулись к своим занятиям. Резкий и требовательный стук в дверь. Не успела Валтимо едва приоткрыть щелку, как в комнату влетела волна снега, а за ней – всклокоченная и встревоженная Руна. Она резким криком превратила весь влетевший снег в шарик и ловким жестом вышвырнула его в форточку. Потом отдышалась и прощебетала: “Помогите нам, мы не можем его вытащиить.” Сестры подумали о холодильнике и о том, как лень помогать соседям. Но тем не менее проявили крайнюю услужливость и последовали за старушкой. Зайдя в обитель волшебства, сестры дружно зачихали от щекочущих нос запахов благовоний, цветов, масел, ароматических свечей и бог весть каких еще скляночек. Свет был приглушен, портьеры драматично задернуты, всюду струились ленты коричневого цвета, а мебель была прикрыта бардовым бархатом. Напряженный вид Ирьё выдавал всю невыразимую ответственность момента.

Ласкимо и Валтимо переглянусь. Ласкимо заметно испугалась, а Валтимо приготовилась к самому худшему и брезгливо сморщилась. Камера была открыта и оттуда шел ледяной пар. Сестры опасливо посмотрели внутрь и ничего не увидели - настолько непроницаема была морозная завеса.

- Ну, смелее, руки туда опустите, вас никто не укусит, - голос Ирьё дрожал от нетерпения.

Ласкимо обреченно вздохнула, зажмурила глаза и робко сунула пальчик в белую пелену. Валтимо, насупившись, опустила туда обе руки. Ладони уперлись во что-то упругое и холодное. Ласкимо, не разжимая глаз, тыкала пальцем в это нечто и ничего не могла понять. Валтимо смело шлепала руками по упругому и холодному в поисках места, за которое можно ухватиться.

Валтимо сунула руку к месту обнаружения головы и не нашла ничего лучше, как выдернуть ее оттуда за волосы. Вместе с головой из клубов пара восстало и все остальное тело.

Их худшие подозрения подтвердились. Это был труп. Правда, он совершенно не производил впечатление умершего, казалось, будто он спит.

Валтимо подхватила синюшное тело за руки, Ласкимо аккуратно вытащила ноги, держась за штанины. Труп был до странного легким, поэтому переложить его на дубовый резной стол не было никакого труда.

Сестры ласково расправили на нем одежду, смахнули остатки изморози и принялись любоваться.

Труп представлял из себя юношу, застигнутого смертью в том возрасте, когда еще не появились первые морщины. Впрочем, на переносице закралась сердитая складочка, выдававшая всю тяжесть дум, крутившихся некогда в усопшем мозгу. Ласкимо очаровалась его тонкими чертами лица, слегка волнистыми волосами и элегантной, извитой в полуулыбке линии полных губ. Валтимо отметила весьма развитую массивную костную систему, крепкий плечевой пояс, жилистую шею, длинные руки и необычайной прямоты ноги, выдающиеся скулы, покатый лоб, широковатый нос и массивную нижнюю челюсть.

Сестры очнулись от созерцания и отсутствующим тоном произнесли:

Валтимо первой исчезла в коридоре, Ласкимо задумчиво положила себе в рот указательный палец правой руки и замерла перед тем, как закрыть за собой дверь. Оглянулась, посмотрела еще раз на труп, словно запоминая его абрис и, наконец, решилась уйти.

Всю неделю, прошедшую после этого события, сестры активно переделывали свой быт. Валтимо в понедельник обрезала телефонный шнур и отключила дверной звонок, Ласкимо забыла на плите молочный пудинг и он превратился в россыпь угля. Во вторник сестры разрезали на конфетти книги по философии и поменяли золотистых рыбок вместе с аквариумом на чучело ягуарунди и белую толстую крысу по кличке Еукахайнен, правда, живую. Все белые предметы были репрессированы: одежда была предана ритуальному сожжению, мебель насильно перекрашена (как диван не сопротивлялся, но его-таки оббили черным бархатом), предметы декора были сданы старьевщику за бесценок. На вырученные деньги близняшки в среду сделали по тату у старого знакомого. Звали его Йомоттава Кипу и он вывел на правой ягодице Валтимо черного паучка, а на левой ягодице Ласкимо – белую снежинку с красным сердечком посередине. В четверг близняшки перекрасили волосы: Валтимо – в черный, Ласкимо – осветлилась. Когда наступила пятница посередине потолка была пропилена дыра, через которую всегда, независимо от времени года и суток, всегда открывался вид на Млечный путь. Суббота была отмечена грандиозной попойкой с танцами на столах, битьем посуды и приглашением стриптизеров. К последним у Валтимо и Ласкимо возобладали сестринские чувства: они не позволили им раздеваться (потому что замерзнут), напоили их глинтвейном и провели остаток ночи в разговорах о том, в какие же теплые края уходил на зиму Снусмумрик. Валтимо утверждала, что в Новую Зеландию, Ласкимо настаивала на островах Бора-Бора, а стриптизеры пытались доказать, что это скорее всего Чили. Под утро все сошлись на том, что Снусмумрик облюбовал остров Пасхи (потому что там никто не мешает думать). Потом девушкам сильно захотелось спать и мальчики заботливо укрыли их пуховиками, взяли лишь половину причитавшейся им суммы, которую им долго пыталась впихнуть Валтимо. Потом они забрали из холодильника пакет молока и исчезли за дверью, тихонько щелкнув замком.

Только сестры приступили к просмотру снов, как раздался оглушительный грохот. Девушки одновременно открыли глаза и увидели соседку Руну. Она была в потертом бархатном пиджаке цвета шампанского, под глазами у нее зависли иссиня-черные мешки, а на голове торжествовал бардак, проткнутый сломанными карандашами, ручками и циркулем. Старушка выжидающе смотрела на стенку позади сестер и стояла в пустом дверном проеме. Дверь же находилась под ее ногами.

Сестры молча наблюдали происходящее.

- Вы мне нужны. Ничего мы с ним поделать не можем, - сказала Руна.

Мучимые похмельем, близняшки сидели на широких креслах в соседской квартире. Валтимо скрыла пол-лица под черными очками, Ласкимо прикрыла глаза ладошкой и каждые пять минут припадала к горлышку бутылки минералки. У старшей сестры была своя методика борьбы с последствиями вчерашнего невоздержания. Называлась она “Договорись со своим организмом”. Как-то она составила подробнейший алгоритм переговоров с каждым органом в отдельности и продала его в какой-то женский журнал. Но сегодня все элементы ее организма честно признались, что они хотят спать и еще раз проверить свою теорию Валтимо не удалось. Лишь глаза, которые приходилось ежеминутно будить, смотрелись жалкими красными точками и служили напоминанием о том, что было еще пару часов назад. Ласкимо же отчаянно бодрилась, разминала суставы и делала китайский массаж, нажимая на виски, переносицу и кончик носа.

Сестер заставляли ждать.

От скуки Ласкимо начала читать вслух куски из “Алисы в Зазеркалье”, будучи заблудившейся в героях и содержании книги. В тот момент, когда она рассказывала сестре о встрече Алисы с круглой Королевой Кроликов, сидевшей на стене, которая находилась на поезде, передвигавшемся в шахматном порядке, появился Ирьё. Он был в пиджаке с цветочным узором, а в волосах у него торчали карандаш, ручка и циркуль в том же порядке, что и у Руны.

- За мной, - он жестом завоевателя ткнул в сторону коридора.

Сестрам коридор показался слишком длинным и слишком для их дома, но они не стали обращать на это внимания. В конце концов, перед ними была внезапно распахнута штора и взору Ласкимо и Валтимо предстал труп, тот самый, которого они вытаскивали из холодильника, правда теперь он был несколько живее. Он бегал, кричал, переворачивал стулья, разбил все банки с вареньем, порвал свадебные фотографии Руны и Ирьё и с воплем “Шлюха!” оторвал у плюшевого медведя лапу. Наконец, труп погрузился во внутренности шкафа и, казалось, несколько успокоился. Только наблюдателям стоило сделать шаг в сторону, как в них полетел розовый вибратор. Как теннисный мячик, запущенный Мартиной Хингис в решающий момент в поединке с Аней Курниковой, резиновый член отскочил от стенки и стремительно вонзился в лицо Ласкимо.

Живой труп юркнул под диван.

Ласкимо сползла по дверному косяку и жалобно заскулила, потирая ушибленный нос и слезящийся глаз. К разбитому лицу тут же было приложено несколько пучков трав и бумажек с заговорами. Боль и обида, нанесенная имитацией мужского достоинства, несколько поутихли. Валтимо принялась выуживать труп из-под дивана, заманивая его конфеткой. Он лишь чихнул, вызвав облако пыли. Она нагнулась чуть пониже. Тут в темноте сверкнули глаза, тень трупа резво метнулась к свету и ухватилась, словно утопающий, за гостеприимно распахнутое декольте Валтимо.

- Рефлекс, - скептически заметила Руна.

Захлебываясь от возмущения, Валтимо поднялась. Труп же вылез из укрытия, продолжая висеть на девушкином лифчике, как на спасательном круге, восхищенно рассматривая открывшуюся ему картину. Валтимо фыркнула и шлепнула его по рукам.

Труп недоуменно посмотрел на девушку и, похоже, даже обиделся. Через секунду он бросился на коленях к Руне. Двухметровый оживший мертвец хныкал в обьятьях колдуньи. Она по-матерински гладила его по голове, утирала пальцем слезы, ручьем лившиеся из его зеленых глаз и вытирала платочком распухший от негодования нос.

- У него период детства. Уже целую неделю! Мы и не знаем, что делать.

Впервые сестры были в полном замешательстве. Ласкимо косилась единственным рабочим глазом на сестру, но и та явно ничего не понимала.

- Мы подумали, что вы могли бы нам помочь. У нас никак не получается сделать из него мужчину.

Валтимо округлила глаза и издала исполненное оскорбления междометие. Блондинка же презрительно хмыкнула:

“Я всегда это подозревала”, - подумали сестры, каждая в отдельности.

Колдун тяжело вздохнул. Потом исчез в темноте коридора. “Садитесь”, - Руна великодушно махнула рукой и последовала за супругом. Валтимо помогла сестре, которая до сих пор подпирала дверь, подняться и усадила ее на диван. Труп тем временем уже совсем успокоился, бросил взгляд на близняшек и густо покраснел. Валтимо и Ласкимо дружелюбно улыбнулись, правда у блондинки, ввиду целого букета украшавшего ее лицо, вместо улыбки вышла болезненная гримаса. Великовозрастный мальчишка еще больше смутился и забился в угол, время от времени, поглядывая на девушек. Сестры же начали бесцеремонно разглядывать оживший труп, словно экспонат кунсткамеры. Только сейчас до них дошла вся невероятность ситуации, их захватило любопытство и они принялись неперебой обсуждать его внешность.

“Красавчик”, до этого момента, тихо сопевший в углу, повернулся и бросил на сестер гневный взгляд. Он поднялся, как-то презрительно хмыкнул и зашагал по направлению к коридору. Там он столкнулся с Ирьё, который нес на подносе четыре бокала виски и стакан подогретого клубничного шейка. “Молока?” - спросил оккультист. Ничего не говоря, акселерат взял с подноса виски и залпом осушил стакан. Потом обернулся и показал сестрам третий палец.

Близняшки заулыбались и подумали о скрытых педагогических талантах.

Сестры выжидали.

Дальнейшие десять минут прошли в абсолютной тишине, в течение которых супруги обменивались многозначительными взглядами, значение которых можно было бы перевести так:

Ирьё сокрушенно смотрел на донышко стакана.

Повисла пауза.

- Он бездушный. Как только он узнал, что произошло с Аурингонноусу, то упал в отчаяние. Он там долго лежал, пока не узнал, что скончался его любимый копытный лемминг по кличке Сатэллийтти…

В этот момент сестры дружно потерли глаза, из которых так и норовили политься слезы.

Лица у девушек вытянулись и они захихикали. Валтимо подумала о том, как же это он все восемнадцать лет мог избегать девственниц, совершенно не стараясь это делать. А Ласкимо подумала о том, как теперь должно быть странно себя чувствует та роковая для неудавшегося вампира девчонка.

Вместо ответа колдун патетически закатил глаза.

Валтимо распахнула дверцу шкафа и, вправду, обнаружила там внушительных размеров горку “игрушек”: желтенькие, голубенькие, в полосочку, разной толщины и длины, ребристые и не очень… А один вообще был в форме Мадонны в ковбойской шляпе.

Старички нервно рассмеялись:

Девушки сделали вид, что обиделись.

- А вы его в воспитательных целях заставьте убираться, - заискивающе оскалилась Руна, обнажив беззубый рот.

Ласкимо представила, что больше не надо мыть полы и мысленно растеклась в блаженной улыбке.

- Нет-нет, я лучше посудомоечную машинку куплю и найму горничную, - покачала головой Валтимо.

Блондинка сделала удивленное лицо.

Воцарилось неловкое молчание.

На сморщенном личике колдуна было выражение, которое можно было бы озвучить примерно так: “Я же самый великий маг Вселенной, кто бы мог сомневаться в том, что эта дрянь сейчас корчится в предсмертной агонии”.

Валтимо лишь промычала в ответ, тупо уставившись в противоположную стену.

Ласкимо, видя, что ее сестра, явно не в состоянии оценивать ситуацию, сказала:

- Ладно, мы согласны…. А что там про Шарля?

Шарлем звали французского упыря, в которого Ласкимо имела неосторожность влюбиться. У них был страстный роман длинною в полгода, и только неделю назад юноша признался, что на самом деле он вампир. Ласкимо почему-то не смутило, то, что все свидания происходили под покровом ночи. Шарль говорил, что работает ассистентом в отделении хирургии в местной больнице в дневную смену.

С момента переселения бессмертного распутника в квартиру сестер прошло три месяца. След четы колдунов простыл в межзвездном пространстве.

С первого же дня молодой человек проявил чудеса воздержанности и спокойствия. Он окинул взором изумрудных глаз квартиру, побродил рассеянно и вскоре прикорнул на диванчике. Утром он сказал: “Хорошо здесь”. С тех пор он произнес от силы пару слов.

Сестры поняли, что мальчик окончательно повзрослел. Странно, с чего бы это, подумали близняшки, ведь никто особо и не старался прилагать к его воспитанию никаких усилий. Списав это на воздействие высших сфер, на том и успокоились. Близняшки с головой окунулись в перепетии личной жизни, отвлекаясь на своего сожителя только в процессе приготовления пищи.

- Ах, свет души моей, ты такая прелесть! – воскликнула как-то Ласкимо, когда мальчик вымыл за собой посуду. Так и повелось звать его “Светиком”. Он вроде не возражал, лишь мило улыбался.

За все это время Светик почти не обнаружил в себе никаких особых склонностей, привычек, да и характера вообще. Разве что однажды он оживился, увидев на книжной полке турецкий разговорник и произнес глубоким басом: “Вау…”, что скорее больше походило на выражение глубочайшей скорби, чем восхищения. В друзья он взял себе Еукахайнена, и то скорее потому, что тому понравилось сидеть на его худеньком плече. Светик мало ел, мало пил и вообще его присутствие ощущалось лишь опосредованно.

Впрочем, сестры, чувствуя угрызения остатков совести, оказывали ему знаки внимания, стараясь свои проявления доброты к чему-нибудь приурочить. Да хоть ко Дню работника сельского хозяйства, главное, чтобы щедрость имела под собой основание.

Тем не менее девушки воспринимали Светика по-разному. Ласкимо, как более сентиментальная натура, порой горько вздыхала, когда он проходил мимо, а если вдруг он улыбался, то блондинка была готова разрыдаться. Валтимо как-то в сердцах сказала: “В нашем доме вместе с ним поселилась скорбь, а квартира стала похожа на склеп”.

Как и обещали колдуны, вскоре вернулся муж Валтимо. Правда, не так быстро, где-то через два месяца. Он успел только произнести с порога половину слова “привет”, как ему залепили крепкий хук, выбивший новые резцы, которые муж вставил в процессе проездки по Индонезии. Валтимо в свое время посещала занятия по боксу. Дома висела груша, которую, кстати, Светик обходил с опаской.

Муж встал на колени. Вид у него был такой, словно он в прошлой жизни был агнцем на заклание.

К великому изумлению обоих особей мужского пола, участвовавших в этой мизансцене, Валтимо жадно вцепилась в тело Светика и впилась в его губы. “Любовник” момент оценил и сладострастно прикрыл глаза, девушка провела рукой по его волосам, шее и спустилась к воротнику рубашки, кокетливо поддев пальчиком пуговицу. Неизвестно сколько бы продолжалась эта инсценировка страсти, если бы ошалевший муж вдруг не вскочил и не огласил коридор воплем: “Лешшшбиянка!” Он, задыхаясь он возмущения, сунул чемодан под мышку и затрусил к выходу.

- Я пришлю заявление на развод по факсу! – Валтимо отлепилась от губ Светика, и повершувшись к нему, прошептала, - совсем на девку стал похож, тебе постричься надо.

Почему-то после этого Светик впал еще в большую тоску.

Хахаль Ласкимо устроился в овощной магазин продавцом. Особенно у него получалось расхваливать продукцию из томатов. “Он изменяет мне с помидорами”, - с грустью констатировала девушка. Ласкимо приняла решение вычеркнуть упыря из своего сердца.

В день, когда минуло ровно 100 дней с момента переселения Светика, Ласкимо сидела на его диване и изливала ему душу совместно со слезами.

Ласкимо вскочила:

Говорил Светик. Он лежал, глядя в никуда, темные волосы растрепались по подушке, темно-бордовая рубашка Alessandro del Aqua, купленная ему сестрами, была застегнута на одну пуговицу на животе и выставляла снежно-белую кожу во всем своем очаровании беззащитности.

Было так непривычно видеть его губы шевелящимися. Ласкимо привыкла воспринимать Светика как неподвижный объект для восторгов, как Давида Микеланджело, например. И вдруг он обрел речь. Блондинка ее, напротив, словно потеряла.

И тут она все поняла. Поняла, что любит и все это время любила Его Одного. Светика, то бишь. Действительно, что могло исцелить израненное сердце юной барышни, если не новая влюбленность? Ласкимо была готова к новому самообману и кинулась, не раздумывая, в омут с головой. Она с жаром припала к его руке и покрыла ее мокрыми поцелуями:

- Возьми мою душу, я все равно смертная, какая разница умереть сейчас или потом… - она оторвалась от руки и посмотрела Светику прямо в глаза, - и, потом, честно говоря, я не хочу стареть.

Он улыбнулся, причем, весьма искренне. То ли его растрогала подобная способность к самопожертвованию, то ли умилило откровенное женское тщеславие, но вместо ответа он наклонился и поцеловал Ласкимо в лоб со всей возможной нежностью.

- Никогда не влюбляйся, - сказал он в самой бархатной интонации.

Не успела Ласкимо помечтать о грядущем счастье, как ее сердце вновь было разорвано на клочки.

Порыдав часок в одиночестве, блондинка решила, что причина зашкаливающего индивидуализма Светика кроется в отсутствии души и, следовательно, ее нужно ему вернуть. Во что бы то ни стало.

К тому моменту, когда Ласкимо преисполнилась решимости и обдумывала планы добычи души для своего возлюбленного за чашкой горячего молока с мятой, вернулась ее сестра.

Насвистывая мотив песенки из фильма “The Virgin Suicides”, Валтимо плюхнулась в кресло напротив Ласкимо. Манерно стягивая перчатки, она спросила:

Ласкимо подумала о том, как хорошо ей будет без сестры, никто не будет отвлекать ее болтовней о мужском шовинизме и женском героизме и долготерпении… с тех пор, как Валтимо развелась с мужем, все ее разговоры были преисполнены пафоса о том, как ей пришлось тяжело, что муж, сволочь, изменял ей прямо за ее спиной. Количество мужниных любовниц в воображении Валтимо достигло космических масштабов, чем повергало в шок всех сестриных подружек. Деспотизм мужа рос в геометрической прогресии от разговора к разговору, а гипотетические страдания самой Валтимо приняли размер мировой скорби. Когда она за чашкой френч-пресс вещала подружкам о всепрощении, то в своем христианском милосердии она напоминала мать Терезу, а в артистизме ей не было равных. Мэрил Стрип бы рыдала, сознавая собственное ничтожество, если бы видела эти картины показного самобичевания, превосходящие по количеству выплаканных зрительских слез самые сентиментальные сцены из Титаника.

Ласкимо со стуком поставила чашку на стол, заметно покраснела, помолчала полминуты и, наконец, выпалила:

Сестры уставились друг на друга.

Ласкимо, увлеченная своим внутренним миром, не заметила, что Валтимо уже какой месяц провожает Светика тоскливым взглядом. Тот поцелуй вовсе не был театральной постановкой, он был моментом счастья для Валтимо. Светик оттого более затосковал, что ощутил ее любовь, хотя и чувства в этом теле без души остались на уровне рефлексии. Светик, этот искусительных дел мастер, боялся любви как огня. Валтимо это знала. Она каждую ночь приходила к его постели и сидела рядом. Она любовалась. Из-за этого предмет ее страсти не высыпался, он чувствовал ее присутствие, это смущало его сон, но и прогнать ее он не решался. Оттого-то у Светика были столь шикарные круги под глазами, восхищавшие сестер и придававшие его бледному лицу драматизм, которые на самом деле являлись следствием элементарного недосыпа. Ласкимо не знала о ночных бдениях сестры, она предпочитала тихо сопеть в подушку, рассматривая сны с клубничным ароматом.

Первой очнулась Валтимо:

Наконец, блондинка кинулась на сестру, вцепившись ей в волосы. Они повалились на пол, разбив вазу и старинный фарфоровый сервиз, доставшийся в наследство от тетушки Вильхельмины.

- Ну и что тут происходит, - замогильный голос Светика раздался над сестрами, свернувшимися в змеином клубке, в тот момент, когда Валитмо занесла мясорубку над головой противницы.

Это их парализовало.

Светик переступил через сестер и направился к холодильнику. Он выудил из морозилки бутылку красного вина, ножом отковырял горлышко. Затем он продегустировал содержимое, сморщил нос и выкинул полную бутылку в мусорку. Тогда он достал из холодильника пиво, открыл бутылку зажигалкой, сделал пару глотков, пролив половину мимо рта, но, видимо, тоже остался недоволен, так как отправил эту бутылку по тому же адресу, что и предыдущую. Наконец, он вспомнил о существовании бара. Он снова переступил через сестер, открыл дверцу шкафчика, находившегося над кроватью Валтимо, взял оттуда бутылку виски и на спринтерской скорости скрылся за пределами квартиры сестер.

Он был в черных брюках, малиновой кофте Ласкимо с нарисованным Микки-маусом и черном кожаном пиджаке Валтимо, подбитым красным овечьим мехом. На плече у него восседал Еукахайнен, а сам он был босиком.

Раздалась трель мобильного телефона Валтимо. Это был ее шеф. Он высыпал на уши девушке поток бессвязных слов, подавляющее большинство которых составляла нецензурная часть языка. Причем, в таких вариациях, а вероятности которых брюнетка даже и не могла подозревать. Смысл его негодования сводился к тому, что вместо годового отчета по внешнеэкономических связям с Исландией, он получил толмут эротических рассказов, описывающих практическое применение Кама-Сутры на примере его подчиненной Валтимо Куума и некоего Светика.

Девушка просто-напросто перепутала папки и вместо отчета отнесла шефу свои графоманские труды, фантазии, которым она предавалась в обеденном перерыве. “Грязь!” - вопил шеф – “я опозорен! Уволена!”

Девушка повесила трубку. Ей было все равно. Ее мысли были заняты другим. Она взяла сумку и кинулась по следу Светика.

Ласкимо же принялась думать.

Она обнаружила у себя под подушкой целую стопку исписанных Светиком бумажек, видимо это были стихи, но она сумела распознать только несколько слов, среди которых самыми часто повторяющимися были “любовь”, “кровь” и “гробы”. На полях одного листочка было приписано “Сан-Марко”.

- Флоренция! Сан-Марко! Монастырь! – осенило Ласкимо, не смотря на то, что в каждом городе Европы есть как минимум одна площадь или церковь Сан-Марко.

Она решила немедленно ехать в Италию.

Валтимо вскоре вернулась, не слова не сказав сестре, и принялась собирать чемоданы.

Светик вернулся через час с букетом засушенных гербер и без крысы. Кстати, в ботинках.

- Девочки, я вас покидаю. Я уезжаю, чтобы познать себя самого.

Он вручил сестрам по два цветка и направился к двери. Вдруг обернулся:

Halb zog sie ihn, halb sank er hin Und ward nichtmenhrgesehn…

Сестры опять посмотрели друг на друга. С этого момента даже смерть не могла их примирить.

Вскоре обе близняшки оказались во Флоренции. К тому выводу, что Светик находится именно там, они пришли разными путями: Ласкимо через памятку на полях стихов, а Валтимо обнаружила, что ее билет украден. Шерлока Холмса было не наодобно, чтобы понять, кто воришка. Они летели разными самолетами, остановились в разных гостиницах, но цель была одна – найти Светика первой.

Валтимо не составило особого труда перевоплотиться в итальянку – она нарисовала себе угольно-черные брови, навела цыганский марафет, обвешалась золотом. Вся эта конспирация была придумана для того, чтобы не спугнуть жертву и заодно при личной встрече выпытать у него на предмет любовных переживаний. Надо сказать, рассказы про отнятую душу она считала чем-то из области научной фантастики. Отчужденность и холодность Светика она принимала за нечто напускное, что-то, что влекло к себе с такой силой, что не было времени и желания над этим задумываться.

Валтимо вставала с рассветом и начинала променад по Флоренции, по всем ее закоулкам, улицам, площадям, отелям, подворотням, кафешкам, магазинам, музеям, мусорным бакам… она стоптала третью пару туфель на шпильке, но Светика словно и не бывало. Энтузиазм сменился отчаянием.

Отчаяние сменилось меланхолией, светлой как утренняя роса. Хотелось плакать, смутная тоска терзала мозг и нервы выдавали себя обкусанными ногтями. Валтимо наглоталась валиума и легла спать.

Тем временем, Ласкимо не спешила дремать. Она носила на груди изорбажение богини Миктлантекутли и молилась за скорейшее успокоение души своей сестры.

В первый же день пребывания во Флоренции она увидела Светика. На залитой солнцем площадке перед палаццо Питти. Окна ее номера выходили прямо на этот вид.

Он стоял, подставив лицо солнцу, жмурясь, словно котенок. Руки в карманах, майка с черепом, на боку брелок в виде полумесяца – во всем виде блаженство.

Когда Ласкимо выбежала на улицу, его уже там не было. Она начала слежку, продолжавшуюся семь дней и ночей. Она видела его играющим на гитаре у подножия доминиканского монастыря в квартале Сан-Спирито, раскуривающим джойнт вместе с седовласым растаманом около пьяцца дель Дуомо, и чинно прогуливающимся под ручку с китаянкой по церкви Санта-Кроче, и рисующим туристку около палаццо Медичи, и обедающим в ресторане Олив, и распивающим сангрию на фесте Джованни Баттиста в компании смазливого араба…

Валтимо проснулась, потянулась и решила изменить свою жизнь. Она одела розовое платье-футляр Armani, туфли от Sergio Rossi и заколола волосы свежей орхидеей. Она решила очистить свои мысли от навязчивого образа Светика и его место заняли, естественно, предметы обогащения гардероба.

Она захотела попробовать утку с апельсинами и направилась к ресторану на пьяцца Веккио.

Ах, атмосфера дольче виты, что может быть более опьяняющим…

Она, наконец, подняла голову и взглядом встретилась с изумрудно-зелеными глазами. Он. Это был он. В элегантном черном костюме в полоску, салатовой атласной рубашке с болтающимся на груди аметистовым крестом и неизменной сигаретой в зубах. В руке он держал бокал, отныне уже пустой.

Секунда молчания.

- Вильгельм. Не хотите ли чашечку кофе?

Виктория-Валтимо изобразила смущение:

Тут Валтимо посмотрела на соседний столик и обратила внимание на заголовок одной из передовиц: “Опасный вор-рецидивист Вильгельм Шустрик схвачен в Вероне”. Вот откуда имечко…

- Но позвольте мне исправиться в ваших глазах…

Глаза Валтимо, кстати говоря, были закрыты темными очками.

Ласкимо наблюдала всю эту картину, стоя за фонтаном, а точнее за задницей Зевса. “Опять девку нашел, - грустно подумала она, - щас поведет ее куда-нибудь, а потом в койку”. Правда, она не была свидетельницей того, чтобы Светик водил куда-нибудь каких-нибудь девиц, тем более, что она не знала, где все-таки расположена его койка, но ревность диктовала ей свой вариант развития событий. Ласкимо сочла дольнейшее наблюдение тоскивым занятием и принялась бесцельно ходить по городу.

Виктория-Валтимо быстро переоделась, на сей раз в платье Gucci, и пулей сбежала в холл, где ее уже ожидал Вильгельм Светик, задумчиво раскуривавший трубку. Он галантно взял ее под руку и они отправились галерею Уфицци.

Они со скучающим видом прогулялись по коридору Вазари, проскользнув взглядом по статуям Бокаччо и Данте, затем с не менее утомленными искусством лицами прошлись мимо Благовещения Да Винчи, Венеры Ботичелли, как вдруг… ноги Вильгелма Светика подкосились…

В этот момент Ласкимо в поисках увеселения гуляла по берегу реки Арно, наблюдая за тем, как жирные крысы копошатся у самой воды. Вскоре это ей надоело и она пустилась в изучение ассортимента товаров в магазинчиках, россыпью разбросанных вдоль реки. Разнообразия не предполагалось: ластки, карандашики, брелоки и сумки, везде рафаэлевские младенцы и ягодицы Давида. Тут ее внимание зацепила одна витрина, скрытая в тени моста: там сидел внушительных размеров ангел, держащий в руках старинные часы, показывавшие семь вечера, а вокруг него были разбросаны сочные, свежие плоды гранатов.

Она не удержалась от соблазна открыть тяжелую массивную дубовую дверь. Тихо звякнул колокольчик. Внутри было темно, лишь узкие полоски света, пробивавшиеся сквозь бархатные шторы помогали ориентироваться в пространстве. Внезапно комната осветилась желтым свечением керосинки:

Он отодвинул портьеру, за которой лежала горка гранатов, таких же как и на витрине.

- Бери любой, - он сделал приглашающий жест.

Ласкимо взяла тот, что ближе всего к ней лежал.

Тут старичок выхватил плод из ее рук и изо всех сил швырнул его об пол. Гранат брызнул во все стороны, окатив девушку соком рубинового цвета. Старичок же наклонился и выудил из гранатовой жижи кусок камешка с непонятным значком в форме не то звездочки, не то перекрещенных букв.

- Ох, ну наконец-то! – было заметно, что эта странная манипуляция принесла ему значительное облегчение, - наконец-то эта несчастная душа обретет себя.

Старик взял лестницу и приставил ее к стене. Тут Ласкимо обратила внимание, что вся стена уставлена бесчисленными рядами одинаковых жестяных коробочек. Стене не было ни конца, ни края. Как высоко девушка ни задирала голову, потолка ей увидеть не удалось. Ряды железных кубиков словно уходили в никуда. Старичок проворно вскарабкался на лестницу и стал залезать все выше, так, что вскоре исчез из виду. Ласкимо забеспокоилась, но тут, непонятно как, этот самый старичок оказался подле нее, держа одну из таких коробочек в руках. Железный куб не имел почти никаких признаков отличия, кроме того, что на боку у него был выгравирован такой же знак, который был изображен на камушке из граната.

Ласкимо сорвалась с места, прижимая к сердцу коробку. Она бежала. Куда бежать, где его искать, она не знала. Она бежала. Вдруг из-за угла выскочило что-то мясистое, во что Ласкимо на всей своей скорости влетела. Это было тело грузной торговки, волочившей тележку с яблоками. Яблоки кинулись врассыпную, тетка отелела в одну сторону, Ласкимо – в другую, в коробка, совершив кульбит в воздухе, шмякнулась об мостовую и открылась. Блондинка кинулась к коробке, потирая кровавые ссадины на локтях. В коробке было пусто. “Души нет”. В голове Ласкимо мгновенно пронесся миллион предположений того, как должна и не должна была выглядеть душа, куда она могла испариться, как она исчезла, но, главное, она ее потеряла, а, может, ничего там и не было вовсе… в сознании воцарилась анархия, все мысли смешались. Ей показалось, что вместо мозга – пустота.

Рассудок покинул ее. Она села на тротуар, обняла коробку и слезы сами потекли по ее лицу. Она опустила глаза и… увидела, что на дне коробки что-то нарисовано. Пригляделась. Это была девушка, держащая на руках младенца.

- ОНА! – возглас сотряс стены Уфицци.

Валтимо повернула голову и увидела, что Светик стоит на коленях, трясущимися руками схватившись за пиджак в области сердца. Его словно лихорадило. Глаза он вознес к висевшей прямо перед ним картине “Мадонна с Младенцем и ангелами” кисти Филиппо Липпи.

- Она… - он сглотнул.

На полотне была изображена девушка, смиренно сложившая ладони, в окружении ангелов, несущих толстого младенца. . К таким картинам в путеводителях обычно употребляют эпитеты “воздушный” и “грациозный”. Рыжие волосы девушки, спадавшие волнами, были убраны нитями жемчуга, выделявшими тонкие черты лица. Ее прозрачные глаза, смотревшие в никуда, казалось, выражали бескрайнюю обреченность. Младенец , похожий на пластмассовую куклу, положил ей пухлую руку на хрупкое плечо. Выражение его мордочки вызывало ассоциации только с крайней степенью обжорства.

- Она… - опять повторил он еле слышно и судорожно выдохнул. По его лицу покатились ручьи слез.

В одно мгновение вокруг Светика очутились карбонарии, штатный врач, похожий на богомола, и экскурсоводша.

Wie befinden Sie sich? What happened? Are you OK? Comment vous sentez-vous? Cos’ha? Di che cosa soffire?

Вильгельм Светик продолжал рыдать перед Мадонной.

Виктория Валтимо стояла в оцепенении.

Врач приложил ладонь ко лбу Светика:

- Температуры нет.

Тогда он взял его руку и стал щупать пульс.

Тут Вильгельм Светик упал в обморок.

Очнулся он в гостинице. Не в своей. Это он понял, увидев рядом на стуле кружевной розовый лифчик. Насколько он помнил, первой и последней барышней, посещавшей его номер, была престарелая горничная.

Он потянулся, причмокнул и вдруг почувствовал некоторое душевное томление. Что-то внутри сжалось и натянулось как струна, пронзив все нервные окончания, какой-то сгусток горечи подкрался к горлу и скатился соленой слезой. Луч Солнца пушинкой коснулся его лица.

Он понял.

К нему вернулась душа.

Закрыл руками глаза и вновь зарыдал. Это скопившаяся столетняя тоска спешила покинуть душу Вильгельма Светика.

Когда Валтимо вернулась, Светик сидел на диване в гостиной и играл в карты с голым пупсом. У щекастого мальчика были золотистые кудряшки и кроваво-красные крылья за спиной. “Как такие маленькие крылышки могут поднимать в воздух такую тушу?” – подумалось Валтимо. Потом она поразилась присутствию непонятного существа в своем номере и выпустила из рук пакет с гранатами. Плоды со стуком рассыпались по полу.

Игроки отвлеклись от раскладывания карт.

Мальчик довольно ухмыльнулся, на его щеках заиграл румянец:

- Ладно, ну, чувак, я пошел. У меня еще сегодня работы до фига. Увидимся.

Хэй, красотка, - он сделал реверанс Валтимо, - счастливо оставаться!

И выпорхнул в окно.

Светик протянул Валтимо конверт.

Кому: Миссис Валтимо и мистеру Светику

Куда: Флоренция

Светик рады видеть твою душу на месте зпт не шали зпт ты теперь смертен тчк

Мы больше не нужны тчк

Валтимо сделай три шага зпт сердце твое освободится тчк

С твоей сестрой все будет в порядке тчк

Руна Ирьё

Острова Бали

Валтимо встала, почесала в затылке и сделала три шага вперед. Перед острым носком ее правой туфли Shade окзался гранат. Она подняла его, надкусила и прожевала вместе с корочкой. И поняла, что больше не любит. И, удивительное дело, скучает по сестре. И облегченно вздохнула.

- Слушай, - повернулась она к Светику, - а с каких это пор ангелы выполняют роль почтовых голубей?

Во Флоренции шел дождь. Пурпурно-серые тучи касались верхушки капеллы Санта Мария Дель Фьоре. Ветер носил медные монеты листьев по переулкам.

Ласкимо брела по улице, жуя яблоко, которое ей дала недавно сбитая торговка.

- И вот… прилетела сюда на поезде… поселилась на мосту… шла по кошачьему следу… я приехала… зачем я сюда приехала… приехала ведь зачем-то… искала что… фу, что я такое несу? – она откусила яблоко, - ровным счетом ничего не помню. Надо взять билет домой.

Яблоко вернуло ей разум, но отняло воспоминания. Содержание прошедших шести месяцев представлялось ей девственно белым листом бумаги.

Человек в черном плаще вышл из монастыря Сан-Марко, придерживая за собой дверь. Из мглы здания донеслось:

Вдруг шаловливый ветер воткнул в головку розы какую-то бумажку. Епископ взял своими сухими пальцами клочок бумаги . На ней было написано:

“Загляни за свою тень. Увидишь. Он несет печать зимы. Она неизъяснима”.

Епископ сунул бумажку в карман, раскрыл зонт, спустился и пошел по площади, с каждым шагом растворяясь в пелене дождя.

Примечания:

Валтимо (valtimo – фин.) – артерия

Ласкимо (laskimo – фин.) – вена

Суолаа (suolaa – фин.) – соль

Сокэриа (sokeria – фин.) - сахар

Сюдян (sydan – фин.) – сердце

Йомоттава кипу (jomottava kipu – фин.) – тупая боль

Еукахайнен (Jokahainen) – в финской и карельской мифологии юный герой. Неудачник, противопоставляется старому мудрецу Вяйнямёйену. Как-то он настолько достал старика, что тот загнал его в болото, и выпустил только после того, как юнец пообещал ему в жены свою сестру. Бедная сестра.

Про Вяйнямёйена можно почитать здесь:
http://www.high.ru/library/other/moguchi.html

Аурингонноусу (auringonnousu – фин.) – восход солнца

Сатэллийти (satelliitti – фин.) – спутник

Миктлантекутли - богиня смерти у атцеков, владелица преисподней. Изображается в виде скелета или человека с черепом вместо головы и высунутым языком.

Три шага в темноте