(by ArDor) Пнин
Набокова выразил мысль о том, что Лермонтов всего в двух стихотворениях
сказал о русалках всё, что о них можно было сказать;) * * *
Наша жизнь - это то, что хранит наша память I Старый рыбачий посёлок Касис мало чем изменился с тех пор, как Мерилин покинула его, переехав в Париж. Она выросла из него так же, как из своего девчачьего платья. И примерно тогда же перестала верить в сказки, которые рассказывали здешние рыбаки. Она стояла с чемоданом посреди пустынного пляжа и, закрыв глаза, слушала прибой. Поблизости - где-то у розовых скал - орава загорелых детей с криками носилась за перепуганными крабами, мечущимися среди валунов. Её детство было точно таким же. Из него она тоже выросла однажды. Сразу же, как только перестала верить сказкам здешних рыбаков. Однако Мерилин до сих пор умела ловить крабов. - Вот как это надо делать!.. - Один из бедняг был пойман в мгновение, Мери гордо демонстрировала его притихшим вдруг детишкам, уставившимся на девушку с недоверием и с любопытством. Её бледная стройная краса: горящие, будто насквозь пропитанные солнцем, медно-рыжие волосы, волнистые, струящиеся до самого пояса, чарующие шелка, прикосновение которых возвращало ему... тому самому незабытому мальчику всё волшебство жизни... Во всё это Мерилин сама верила когда-то. - Так нечестно: русалки лучше всех ловят крабов - это всем известно... - сказала девочка, что была посмелей, строго взглянув на Мерилин. - Ловкость рук - и никаких чудес, - ответила "русалка". - Как-нибудь научу. Встреча с племянницей исторгла у тётушки Софи восторженные слёзы, которые та долго не могла унять, потому что отзывчивая память всё продолжала воспроизводить всякие трогательные детали минувшего. Мерилин пила ледяное розовое вино. Первое - это разговор с морем; второе - звонкий выкрик в бешенстве шторма... Третьего не дано. Софи говорила - со всхлипами и с улыбкой - о том, что всё как прежде: они ждут мужчин из плаванья, на ужин жарят камбал и делают вино. И по-прежнему верят в небылицы, добавила Мерилин с доброй усмешкой, и верны только вымыслу, так? Первое - это... - Да, кстати, - произнесено было между прочим, между двумя ударами сердца, - что Вилье? Софи как-то по-особенному посмотрела на племянницу. Та поспешила отмахнуться: дежурное любопытство, необходимая любезность, веришь? Нет. Он умер. Мерилин закрыла глаза: моё первое - это горячий песок с осколками ракушек, моё второе - это ещё и солёные губы, целовавшие меня... Вилье утонул - глупая смерть. Погиб вскоре после того, как ты уехала отсюда. Однажды ночью он просто вышел в море пьяным. Хотя, пожалуй, печаль опьяняла его больше, чем вино... Постой, ты, кажется, подменяешь понятия. Хорошо: любовь. Любовь пьянила его сильнее... Многие в Касисе до сих пор судачат о том, что он утопился от безответной любви к тебе, но ты же понимаешь, такие разговоры неизбежны и зачастую не больше, чем просто разговоры. Я думаю, что это лишь несчастный случай: море любит всех. - А я люблю его, - сказала Мери, не уточняя. Её комната в этом доме оставалась в священной неприкосновенности с момента её отъезда, поэтому вещи хранили мучительно точный порядок своего расположения. Мерилин с холодной яростью смела с подоконника все раковины и монеты, чтобы нарушить воспоминание, понимая, однако, что остановить его уже невозможно. Она честно, со всей старательностью уничтожала в себе высокого сероглазого юношу с низким голосом, и со временем даже научилась и близко не подпускать его образ к пределам сознания. В шкафу обнаружилось старое льняное платье - о нет, не то, из которого Мери выросла. То, в котором он её полюбил. В ящиках стола она нашла - его. - Не вертись и ничего не поправляй! Я уложила твои космы так, как они должны лежать, и в конце концов, Вилье... Ты сам просил нарисовать тебя и, между прочим, обещал быть послушным. - Но по мне муравей ползёт. Щекотно, - с осторожной капризностью возразил юноша, распростёртый в смятых цветах. - И почему именно ирисы? - Потому что мои любимые, а муравья я сама уберу, - Мери попыталась смахнуть насекомое со щеки Вилье, но её пальцы были перепачканы цветными мелками. - Вот видишь, испачкала... Ладно, лиловый тебе к лицу, в прямом смысле. Нет-нет, не улыбайся! Иначе сейчас же всё брошу! Ange gauche. А потом было провансальское утро. Сумасшедший ветер охотно разносил голоса до самых дальних уголков Касиса. Сквозь шёпот отступающей волны слышалось чьё-то предупреждение о ночном шторме и чьё-то вдохновенное пение. Русоволосая девушка на берегу зашивала паруса и рыболовные сети, изредка всматриваясь в синюю даль: случайная муза романтика, посмотревшего на неё и придумавшего свою алую феерию. Доброе утро, Аннабель. - Морской дьявол снова все сети попутал да чуть не потопил наши лодки, - отозвалась та и неприветливо посмотрела на Мерилин: - А ты действительно совсем не изменилась, я узнала тебя уже по голосу... Мери с сочувствием поинтересовалась об улове. - Нынче камбалу жарить будем, - ответила Аннабель. - Не поймали ни одной русалки? - В шторма они редко выходят в море - прячутся в гротах. Мерилин понимающе кивнула, села рядом на холодный ещё песок. Надо было собраться с духом, чтобы спросить. - Зачем? - отрезала Аннабель, метнув на неё гневный взгляд, лишь только та произнесла его имя. - Зачем тебе знать, как ты его погубила? А я любила его больше жизни. Но мне было всего двенадцать. Мерилин осторожно повторила просьбу, зная, что чуть эта девушка уймёт в себе дрожь, то непременно расскажет ей то, чего она не может поведать больше никому. Вилье нашли тогда уже на следующее утро. Рыбаки вытащили его из воды как какую-нибудь морскую диковинку. Он совсем не похож был на утопленника, он был красив, как прежде, он лежал на сыром песке, весь насквозь обласканный морем. Бледный, как водяная лилия. С водорослями, вплетёнными в волосы какой-нибудь русалкой, до рассвета целовавшей его в лиловые губы. Никто не мог поверить, что смерть может быть так прекрасна. Аннабель сидела рядом с ним на коленях, держа за холодную руку. Но щёки его были - тёплой солью. Ей даже показалось, что если она поцелует его, то он оживёт, как в сказке. Однако отец утащил её, мол, нечего на утопленника любоваться (Аннабель говорила и сшивала полотна атласных, но увы, совсем не алых парусов). Она всё время оглядывалась на его ждущие губы. Увидеть его ещё раз, в траурном убранстве цветов французских королей, ей не удалось: Вилье вернули морю. И он навсегда остался в памяти Аннабель как в последний раз, лежащим на берегу - там, где до него немного не дотягивалась волна и она. - Перед самой своей смертью, - прокричала Аннабель вслед Мерилин, когда та уже бежала прочь, словно по краю, по линии прибоя, - он приходил ко мне, подарил веточку коралла и обещал жениться, как только подрасту. И чтобы не расплакаться, она громко и весело запела: Он умер, умер, умер от любви! С рассветом рыбаки его нашли. Обласканный лепечущей волной, Он был смертельно опьянён - любовью и тобой! Его русалки нежат в хладной глубине При ярко обнажившейся луне - И все страдания прошли, прошли, прошли. Он умер, умер, умер от любви! У самых глупых песенок - самый запоминающийся мотив... Кажется, прозвенел чей-то смешок, а потом раздался всплеск - и всё затихло. Мерилин стояла посреди своей маленькой бухты - это место было её тайным возвращённым раем с самого детства. Она подолгу просиживала здесь в синей тени розовых скал, наблюдая за неутомимо трудящимся прибоем, или зарывала в песок своё платье и уплывала далеко в море, до некоторых пор даже не подозревая, что Вилье тайком наблюдал за ней, пока однажды, словно только что рождённая из пены морской богиня, вышедшая на берег Мери не обнаружила пропажу платья, лишь букетик маков вместо него. Она отчаянно бранилась на Вилье, тогда как тот, бегая от неё по всему побережью, выкрикивал самые ласковые слова, какие только могло произвести его любящее сердце. Она рычала и неистовствовала от досады. Но обоих забавляла эта игра и начавшийся ливень. Крабы бросились прятаться в гроты к русалкам, путаясь под ногами Мерилин и Вилье, которые забыли вскоре о преследовании и вместе искали укрытия от непогоды. В конце концов они забрались под большую опрокинутую лодку, брошенную на берегу рыбаками, счищавшими с неё наросты ракушек и слизь медуз. Они долго переводили дыхание в совершенной, первозданной темноте, напрасно силясь разглядеть друг друга. Она ещё раз - от смущения - наигранно обругала его, хотя совсем не противилась его прикосновениям, когда он в поисках губ попутно слепо тыкался в плечи и шею, пока не нашёл и долго упоённо не питался ими... Мерилин нащупала во мраке своё платье и, воспользовавшись оцепенением его любовной муки, когда он с беспомощным стоном ослабил хватку, вырвалась и побежала домой. Она улыбнулась своим воспоминаниям, прислушиваясь к источнику сплошной боли, называемому сердцем. Ей захотелось скинуть одежду и, как прежде, уплыть в море. Но какая-то влюблённая парочка, возникшая вдруг из тени - в безумно солнечный полдень, окликнула её. Их интересовало, не находила ли Мерилин оброненных ими солнцезащитных очков. Все свои поцелуи они уже собрали. Отчётливо прозвенел чей-то смех и раздался всплеск - всё волшебство момента было нарушено. - Гляди-ка, какой шторм разыгрался. Не на шутку и так внезапно, - вздохнула Софи, с тревогой глядя в окно, где в серой ночи со страшным рёвом неистовствовала стихия. - Меня никогда не обманывало чутьё на шторма, но этот я предсказать не сумела. Столько моряков ушло в море... Не иначе как дьявольские козни... Женщина встала на колени перед тёмной иконкой и принялась молиться за все заблудшие в непогоду корабли. Мерилин заплетала волосы в косу, мурлыча себе под нос незатейливый мотив песенки Аннабель. - Что это ты там поёшь? - прислушалась Софи, не расцепляя молящихся рук. - Ты что, разговаривала с этой девчонкой, с Аннабель? - Мне нужно было знать про Вилье, - отозвалась Мерилин. - Она же почти сумасшедшая. Наверняка наговорила тебе всяких гадостей, простигосподи!.. - Нет же, всё хорошо. Она славная девочка. Мери уложила волосы и отправилась к себе. Она подождала немного, пока тётушка, повздыхая, не заснёт. Старое льняное платье пришлось Мерилин вполне впору. Босая, она вышла из дома - к побережью. В своей бухте она зашла, наконец, в море. Без страха или сожалений. Раньше она часто купалась в шторма. Иногда волны накрывали её с головой. Глаза слезились от соли, щупальцепкие волосы застилали лицо, по ногам проскальзывало что-то - какая-нибудь блуждающая водоросль. И вот море хотело уже выплюнуть на сушу девушку, осмелившуюся приручать стихию, отвергнуть, словно нечто чужеродное, однако, что-то крепко обвило её ноги, и прежде чем застигнутая врасплох Мерилин успела бы совершить попытку вырваться, море со всхлипом сомкнулось у неё над головой. II - Она жива? - Камелия, не говори глупостей. Она ещё не пришла в себя. - Ещё бы: столько моря в неё влил, изверг. Хотя его можно понять: она такая красивая... - Очнись, красавица, - ласково пропела Офелия, склоняясь над огненноволосой девушкой, которую лелеяла в своих объятиях. Мерилин послушно приоткрыла посиневшие от моря глаза. А затем она и две её спутницы вынырнули из воды - в гулкую темноту, в грот, в сыром мраке которого, если очень напрячь зрение, можно было различить обыкновенную рыбацкую лодку и человека в ней. Мерилин подумала, что ей жаль своего спасения. Она помнила, как тонула, затаив дыхание. Ей не верилось, что смерть может быть так прекрасна. Человек на носу лодки не занимал её. До тех пор, однако, пока яркая полная луна не разоблачила в нём красивого молодого человека, чьи черты показались ей знакомыми... Он, явно наслаждающийся таким любованием, терпеливо выждал окончания осмотра и доверчиво сообщил: что ж, моя морская нимфа, добро пожаловать на остров Вилиэ Льявола - законные владения морского дьявола (гортанный смешок), то есть мои. Лодка, подталкиеваемая плывущими вслед девушками, обнаружила под собой песчаное дно - и стала. Тот, кто назвался Вилиэ, протянул Мерилин руку и помог выбраться на берег. - Вы, - ласково обратился он затем к их спутницам, - можете плыть, но - ради Нептуна (снова тихо смеётся) - осторожнее с этими грубиянами рыбаками!.. Девицы переглянулись, звонко хихикнули и, плеснув по воде гладкими хвостами, скрылись в глубине. - Сейчас, видишь ли, совсем по-другому относятся к чудесному. И почему-то перестали умирать от щекотки, - пожаловался Вилиэ Мерилин, опускаясь на остывший песок, - но ты должна верить в меня. Мерилин долго смотрела на него, изучая свои ощущения, в то время как тот нежил её ноги. Она чувствовала себя восторженно и подавленно, будто настойчиво пробуждённая ото сна во сне. Она слышала, что морской дьявол беспрерывно шептал что-то, но не разбирала слов - голос похож был на шум прибоя, который море уже устало воспроизводить, изредка лишь урча и взбираясь по прибрежной гальке к берегу, измотанное штормом, страстно желающее дотянуться до Вилиэ и изласкать его собою. И безвольно стоя перед ним, раскинувшимся у её ног, Мерилин не могла уже ощутить ничего, кроме того, что совершенно как море она хочет заласкать его собою. Каждое утро Мерилин приходилось послушно выжидать, пока Офелия неторопливо наколдует над её волосами, вплетя в их волнистые локоны нити жемчуга. Она сидела тогда, поджав к себе колени и обвив их руками, потому что всё ещё не могла привыкнуть к постоянной наготе, которую почти не скрывал поток длинных косм, вязких и ленивых в подводном течении. Офелия убеждала её в том, что Мерилин повезло: ведь морской дьявол не сделал её русалкой. Быть женщиной только наполовину на самом деле очень обидно. - Как же это с тобой случилось? - спросила Мерилин с жалостью. - Я утопилась, узнав о гибели возлюбленного... Но боли я уже не чувствую. Я ничего не чувствую как прежде. Морской дьявол подарил мне новое имя и вместе с ним - забвение... - Почему же мне не досталось такого дара?.. - с горечью прошептала Мери. - Приколоть тебе розу к виску? - отстранённо спросила Офелия, с удовлетворением созерцая результат. Не менее удовлетворённый результатом Вилиэ, внезапно возникший поблизости и некоторое время упоённо наблюдавший за девушками, решил вмешаться, заявив, что безо всяких роз сходит с ума, и поторопил свою морскую нимфу. - Я предпочетаю ирисы, - вдруг сказала Мерилин, сама не понимая: для констатации ли факта или просто нарочно. Однако с удовольствием отмечая нечаянную дрожь Вилиэ при этих словах, словно от укола неожиданного воспоминания. Но даже если это было так, то она всё равно ещё не понимала: почему порой он вздрагивал при упоминании каких-нибудь мелочей из прошлой, надводной её жизни, почему порой, когда он не безумствовал, не горел, не томил, то подолгу просто печально смотрел на неё глазами зеленее моря и темней кипарисов и избегал называть её по имени, заменяя его простым, но милым "моя морская нимфа". Кого он так болезненно напоминал ей своими слепыми, тыкающимися в плечи и шею губами на пути к её губам? И откуда это чувство абсолютной изученности линий его подбородка и замшевой шеи, как, впрочем, и всех остальных черт, ведь она стала его морской нимфой так недавно? Вилиэ прервал опасно затянувшуюся пустоту между репликами, дурацки заметив - первое, что пришло в голову, - что в море ирисы не растут. - Это мои любимые цветы, - ещё раз, теперь уже с осознанной нарочностью сказала Мери. Вилиэ смог не отреагировать. Они часто заплывали в памятную бухту вдвоём: так Мерилин тешила свою ностальгию, не догадываясь, что Вилиэ - тоже, под видом уступки. Чаще всего Мери до изнеможения носилась по пустынному берегу, чтобы вволю насладиться свободой движений и лёгкостью эфемерного существа, которых она не ощущала в море, где вся жизнь, подобно воде, была ленивой и безмятежной. Волнения случались довольно редко. Шторма и того реже. Морской дьявол утверждал, что хоть он и дьявол, но не в праве тревожить стихию, пока не наступило законное время бурь и штормов. Тогда Мери шутливо обличала его "мнимое всемогущество", а он так же в шутку грозился обидеться и превратить её чудесные ноги, к которым так блаженно припадал, в скользкий рыбий хвост. - Что ты делаешь? - спросил Вилиэ, наблюдая за тем, как Мерилин бродит по пляжу, высматривая в песке мелкие ракушки и пустые створки мидий. - Я подарю тебе такие раковины и такой жемчуг, какие никогда не вылавливали из моих глубин. - Глупенький, ведь это тоже - часть моего прошлого, - ответила Мери и приготовилась поймать краба. - Всё ещё скучаешь? Даже со мной? Мерилин мягко улыбнулась: - Память воды - самая верная память. Краб увернулся. Вилиэ полулежал, развалившись в полосе прибоя в позе выбравшейся на отмель русалки. И без того идеально наглаженные морем ноги лизала возбуждённая волна. Пальцы бездумно перебирали вязкий сырой песок. Глаза зеленее моря и темней кипарисов удлинились пропорционально улыбке, сузившей лиловые губы. Влажные, сильно перепутанные и сильнее вьющиеся от влаги волосы прилипли ко впалым щекам, шее, плечам, выделив своей чернотой их выбеленные изгибы. - Тебя кто-нибудь рисовал раньше? - спросила Мерилин. - Не знаю, - сходу соврал он, пытаясь совладать с памятной муравьиной щекоткой и зудом где-то глубоко внутри его преисподней, и опустил глаза. - Я была бы рада нарисовать, если бы у меня были краски и бумага. - Хорошо, они у тебя будут. - Тогда у меня есть ещё одна просьба, ладно? Пообещай, что разрешишь мне ходить рисовать мальвы у тётушкиного дома и лавандовые поля. - Если ты думаешь, что сможешь сбежать, то должен предупредить заранее: это невозможно - теперь ты живёшь только морем... Мерилин покачала головой: - Как не стыдно... Как тебе не стыдно подозревать меня в преступных намерениях, когда сам приручил к себе: это невозможно, - согласилась она, - потому что теперь я живу только тобою... Вилиэ довольно улыбнулся: "Значит, можешь рисовать свои мальвы." Мери радостно вскрикнула, подскочила к нему и изо всех сил обняла за шею. - Просыпайся, пора умирать!.. - почти пропел голос Вилиэ над самым ухом. Странно, но она всегда пробуждалась после его поцелуя в шею. Так начиналось каждое утро и казалось, что если бы однажды она не почувствовала на своей прозрачной коже средоточения всей мякоти его тёплых губ, то никогда не очнулась бы ото сна, задремавшая так навечно, в мягкой утробе моря меж рыб и кораллов. - Какая нелепая шутка, - ответила Мери. Но Вилиэ был серьёзен: - Я покажу тебе кое-что. Она уютно улыбнулась, заинтригованная, предвкушая что-то. Песчаное дно встрепенулось вместе с её плавно всплывшим и выгнувшимся телом, глянцевые ленты водорослей высвободились из распустившихся кос, и, подцепив руку Вилиэ, она поплыла за ним вслед. Когда они наконец-то приплыли, Вилиэ вынырнул первым, погрузился обратно и, подавляя грудной смех, сказал, что они вовремя. Озадаченная Мерилин посмотрела наверх - что-то шлёпнулось на воду. Это был ирис - и она уже протянула руку, чтобы достать его, однако, Вилиэ строго зашипел на неё, оттащил в сторону и лишь тогда потянул наверх. - Не стоит показываться им на глаза: тебя примут за русалку, - немного раздражённо предупредил морской дьявол. Она закивала в ответ, испуганная выражением его лица, и осторожно выглянула из-за прибрежного валуна, за которым оба прятались. Она увидела широкий пляж и много рыбацких лодок, с парусами и обычных, подталкиваемых прибоем к берегу, но не в силах туда забраться, и старый пирс, и вывешенные на просушку сети, а рядом - гирлянды разделанных кальмаров, и дальше - каштаны и крыши, кипарисы и мальвы. В последнее время она редко вспоминала Касис и совсем не сожалела о нём, как прежде. Он был превращён в ещё одно воспоминание. На берегу было много людей, одетых траурно. Они бросали в море цветы - букеты и венки. Среди них Мерилин приметила нарядную девушку в коротком жёлтом платье, колеблющемся вокруг колен всегда нервным приморским ветром. Она обнимала целую охапку таких же, как и её платье, ирисов. Мери обернулась к Вилиэ, недоумевая. - Это значит, - сказал он ей, - что теперь ты совсем умерла для них. Они прощаются с тобой. Мерилин не ответила, прильнула щекой к прохладному камню, покрытому замшей мха. - Что-то не так? - приложился Вилиэ к её прозрачному виску. - Мне кажется, сюрприз удался. - И даже чересчур... - Ты плачешь? - кажется, он испугался, требовательно обернул её к себе лицом и стал слизывать с него слёзы так, будто зализывал раны. - Моя морская нимфа... это никуда не годится... здесь и так мокро... разве тебе ещё больно? - Наверное, - прошептала Мерилин, оборачиваясь к берегу, который уже почти опустел. - Но... твои губы... меня лечат... и уже... чуть-чуть... совсем немного... скоро пройдёт... и сюда, а потом сюда... - Вот увидишь, - попытался успокоить её Вилиэ, - к вечеру они успокоятся, ночью не будут помнить, а следующим утром забудут. Но так будет лучше - никому не будет больно. А цветы соберём. Он мельком глянул туда, откуда Мерилин не отводила глаз: берег опустел, одна только девушка в жёлтом платье стояла в прибое, наблюдая, как уносит в море брошенные ею цветы. - Аннабель совсем как ты: la petite fille de la mer... - сказал Вилиэ, с мечтательной задумчивостью любуясь девушкой. - Когда-нибудь я и её превращу в русалку. Вы обязательно подружитесь, как с Офелией и Камелией. Ведь правда они замечательные? - К ним я привыкла, но только не Аннабель, слышишь?! - возмущённо встрепенулась Мерилин, тут же забыв про слёзы. - Ревнуешь! - радостно воскликнул Вилиэ. - Ты ревнуешь меня к Аннабель! Мерилин хотела возразить, но передумала, зная, что с дьяволом спорить бесполезно, и с рычанием притянула его к себе, а потом, разорвав поцелуй, толкнула его в воду. - Я скоро, - улыбнулась она и поплыла собирать жёлтые ирисы Аннабель. А вечером Касис и правда ожил. Утром мужчины надолго уходили в море, потому - как только стемнело - бар тётушки Софи наполнил гвалт моряков, не желавших покидать родные берега трезвыми. Бедной Софи совсем некогда было плакать: нужно было успеть с ромом ко всем столикам. Мерилин до рассвета слушала их весёлые песни, склонив голову на грудь Вилиэ, и потом уже никогда не возвращалась к этому берегу. |